Анатолий Подшивалов - Абиссинец

— Александр Палыч, не в рождении дело, а в духе, что внутри человека, а он у вас — атаманский..

— Да и еще, пока я посол и начальник миссии, хочу подписать вам наградные листы за бой с кочевниками. Вам на Георгия офицерского (правда, хочу предупредить, что Дума в мирное время может не одобрить, но распишу красочно, авось, пройдет), сотнику — Анну 3 степени с мечами, а хорунжему, поскольку у него пока наград не было, — Анна 4 степени на шашку. А вы, Аристарх Георгиевич, уж расстарайтесь казаков к Георгиевским крестам представить — это для тех, кто непосредственно в бою был, а тем, кто не стрелял и под пулями не был — к медали «За храбрость» на Георгиевской ленте.

Потом передал подъесаулу на память о походе трехствольное охотничье ружье, на которое он всегда заглядывался.

Вечером сидел в кругу казаков, сегодня у них были диг-диги со свежими пшеничными лепешками: оказалось, станичники нашли где-то огромную гомбу[4] с отбитым горлом и сделали из нее тандыр и пекут себе лепешки на внутренней стороне гомбы.

Сначала встал самый старый унтер — старший урядник и сказал, что я, конечно, атаман удачливый и они за моей спиной горя не знали и живы остались, но воевать за эфиопского царя им как-то не с руки… Другой с одной лычкой приказного[5], согласился с мнением заслуженного казака и сказал, что надо домой ехать. Третий спросил, а что за трофейные выплаты обещали. Озвучил: за пушку или пулемет — от 50 до 200 золотых; за ружье — многозарядное — 5 золотых, однозарядное — 1 золотой; за пики-сабли от талера до пяти, в зависимости от качества; за пленного аскари — талер, за европейского солдата — 3 талера, офицера — от 10 до 500 в зависимости от звания, за генерала — 1000 талеров. Казаки загудели — расценки им понравились. Добавил: за лошадей, ослов, верблюдов — от 30 до 70 талеров.

Вижу, что началось обсуждения: для казака война испокон веку — поход «за зипунами», то есть за трофеями. Пока присел, не мешаю, вот, вроде, выговорились и встал урядник — молодой, чубатый:

— Ваше высокородие, цена нас устраивает, как и жалованье. Браты, кто остается? Давайте ко мне становитесь.

Поднялось сначала пятнадцать, потом, подумав, еще пяток присоединился. Ну вот, почти половина на половину, как я и ожидал.

Сказал, что те, кто уезжает, должны оставить винтовку, патроны и лошадей, они здесь нужнее будут, а взять неоткуда. Казна вам по самым высоким расценкам выплатит, прямо на пароходе, так мне обещали. Шашку, револьвер, у кого есть, можно оставить с собой.

После этого присоединилось еще два человека.

Поблагодарил всех, попросил господина подъесаула составить мне список тех, кто уезжает и тех, кто остается. Сказал, что господин подъесаул подготовит, а я подпишу наградные листы на всех, кто был со мной в деле, сам я ухожу в отставку и остаюсь здесь.

Потом пошел к артиллеристам, поговорил сначала с офицерами, объяснил им обстановку, сказал, что ухожу в отставку и прошу сделать выбор. Кое-кто начал говорить, что виноват барон, мол он у самозванца письменного приказа не потребовал. А какого письменного приказа от Негуса мог потребовать барон, здесь не Российская армия, все приказы — устные. Вот Негус и попросил Лаврентьева помочь абиссинцам. Мало ли что он имел в виду, может, хотел, чтобы есаул взял винтовку и встал в строй, а скорее всего — просил учить ашкеров, как надо воевать (это была бы его настоящая помощь), а не самому лезть на склад за тяжелым оружием и других тащить в пекло. И нечего кивать на барона¸ господа офицеры, барон пал смертью храбрых на боевом посту, а, как говорится, «мертвые сраму не имут». Ладно, не будем вспоминать, кто что сделал и кто чего не сделал, факты — они налицо. Есть желающие остаться? Так, один фельдшер Петр Степанович не хочет бросить своих подопечных, как бросили их некоторые из вас. Ну что же, вольному-воля, прощайте, господа, хотя я на вас надеялся… Как старящий по званию, командовать остается штабс-капитан Букин:

— Господин штабс-капитан, потрудитесь составить список остающихся и убывающих, а потом зайдите ко мне, хочу с вами сверить списки погибших и попавших в плен.

Посмотрел, что привезли: два пулемета в приличном состоянии, два не очень, чистить надо, полно песка внутри, руки бы оторвать за такой уход за оружием. В орудиях я не разбираюсь. Все упаковано во вьюки, а что там внутри, неизвестно. Вот боеприпасов к орудиям, дай бог, если одна треть осталась, а то и меньше.

Из нижних чинов удалось сформировать один расчет, а орудий-то — три… Еще остались два унтера, что были со мной в походе. Попросил фейерверкера Петра Новикова, он у меня теперь старший артиллерист, посмотреть орудийную материальную часть и боеприпасы, завтра доложить к обеду. Одного из унтеров-пулеметчиков, фейерверкера Ивана Матвеева произвел в командиры пулеметного взвода и приказал подготовить все имеющиеся пулеметы, а также брички, на которые установить два пулемета получше, проверить колеса и оси бричек — до обеда завтрашнего дня.