Иван Кузнецов - Долг [litres]

Так было и на сей раз: ситцевые занавесочки отдёрнуты, солнечные лучи насытили воздух. Я влетела с огорода, землю с рук не обтряхнув, вслед за матерью: разобрало любопытство. Что это она примчалась такая заполошная? Бабушка в этот момент взволнованно говорила матери:

– Так ты поторопись, раз хочется, не то там без тебя все путёвки разберут!

– Мама, я первая записалась! – выпалила мать. – Мне сказал уполномоченный: собирайся! Не отложили, как Нюрку, на потом. А Нюрку и Шуру отложили: мол, потом ещё взвесят.

В её голосе слышались и гордость, и удовольствие, и тревога: как-то бабушка отнесётся к тому, что она приняла некое важное решение, не посоветовавшись, не уважив.

Бабушка заметно погрустнела, но сказала твёрдо:

– Хорошо, что спроворила. Нечего тут сидеть, ничего не высидишь. Поезжай!

Обе уже заметили меня, топтавшуюся на пороге. Мать подозвала меня, поставила прямо перед собой.

– Поедешь со мной в Ленинград?

Я, несмотря на изумление, быстро открыла рот, чтобы дать ответ, показавшийся очевидным. Тут мать решила уточнить:

– Я еду в Ленинград работать на заводе. Хочешь жить со мной в Ленинграде?

– Хочу, – воскликнула я без запинки.

С самого начала мне было очевидно: отец и бабушка остаются в деревне, а мать либо едет одна, либо со мной. Было столь же очевидно, что мать будет отправлять им часть заработанного: так поступает всякий, кто уезжает на заработки, оставив близких в деревне. Сомнений не возникало, что бабушка и отец справятся с зимовкой, по-родственному помогая друг другу. Лишь бы бабушка была здорова, и отец бы не расхворался слишком сильно. К длительным разлукам в деревне отношение как к естественной неизбежности. Печаль остававшихся скрашивали письма – как правило, не слишком уж частые, особенно если учесть с трудом отступавшую от наших краёв малограмотность. По умолчанию предполагалось, что мать, если устроится в городе хорошо, заберёт и родных. Хотя теперь я думаю, что с отцом она вряд ли стремилась бы воссоединиться.

– Поезжайте, деточки, поезжайте, – резюмировала бабушка стремительный разговор на троих.

Если она и смахнула слезу, то незаметно.

С отцом мать объяснилась без меня: куда-то я отлучалась. Когда вернулась, в доме царила мирная и немного торжественная атмосфера, но определённая натянутость присутствовала. Отец, возможно, и затаил обиду на мать, но при мне уже не спорил, не возражал, не старался поддеть мать, сказать ей что-нибудь колкое.

Мы с матерью собрались всего за несколько дней. Всё это время я была вне себя от нетерпения: скорее бы тронуться в путь, суливший так много нового и интересного, скорее бы увидеть Ленинград – грандиозный город, которого я, как ни силилась, не могла вообразить даже с помощью добытых у соседей картинок и открыток. И бабушка, и отец включились в это предвкушение чуда, вовсю помогали в сборах. Радостное волнение от перемен к лучшему, ворвавшихся в однообразную жизнь, отодвинуло на время печаль.

Отец – как человек, повидавший во время войны разные края, рассказывал о городах и странах, давал дельные советы, как ориентироваться в новой обстановке, вести себя среди незнакомых людей, общаться. Отец курил больше обычного и стал из-за этого сильнее дохать – как зимой, но в целом сохранял бодрость и деятельный настрой.

И вот настал момент расставания. Мы посидели и вместе поплакали. Обхватив друг дружку, поплакали с бабушкой. Та перекрестила меня перед дорогой.

Мать тоже со всеми обнялась, расцеловалась и смахнула слёзы, но меня, нахмурясь, недовольно поторопила.

И вот мы сидим на дровнях, мягко и удобно устроившись на сене. Солнце тепло светит из-под облаков; подкрашенная оранжевыми лучами листва колеблется в кронах берёз; где поля золотятся колосьями, где белеет гречиха, где зеленеют на разные лады овощи. Мы сидим задом наперёд, смотрим на дом и родных, машущих нам вслед, сами машем в ответ. Печаль улетучилась и постепенно сменилась радостным, нетерпеливым ожиданием чуда…

Итак, мать не тащила меня силком, а предоставила выбор, я сама приняла решение, определившее всю дальнейшую судьбу…

Жалко, что я не могу теперь говорить с душами ушедших! А что, если бы довелось ещё раз повидаться? Как довелось нежданно повидаться с Лидой, живущей теперь совсем в другом мире. Кого бы я позвала? Бабушку, с которой всегда было так уютно и надёжно? Отца, любовь которого я всегда чувствовала?..

Если нужно было что-то написать, расписаться, отец долго, старательно, едва не высунув язык, выводил печатные буквы. Иногда, стараясь произвести на меня впечатление, по слогам читал заголовки в газете и даже какую-нибудь заметку – целиком. Но я уже и тогда понимала, что это несовременно: грамотность была в моде, даже в деревне некоторые читали довольно бегло, да и мать могла быстрее осилить газетную заметку, но не желала тратить время «на баловство».