Юрий Корчевский: Ступени на эшафот [litres]

Штабс-капитан в роте командир. Как говорится – царь, бог и воинский начальник, солдатам отец. В штабной землянке офицер распорядился:

– Филатова и Тихонова ко мне срочно.

Вестовой убежал и вскоре вернулся с двумя фельдфебелями – усатыми дядьками с обветренными лицами.

– При оружии?

– Так точно.

– Тогда за мной. Надобно Шестакова арестовать.

Промолчали служивые, только переглянулись. Командир роты впереди, за ним Матвей, замыкают шествие фельдфебели. Траншея зигзагом идёт, довольно глубокая, чтобы пригибаться не приходилось.

На ловца и зверь бежит. Только свернули за поворот, как столкнулись с боевиком. Он в солдатской форме, на плече винтовка с примкнутым штыком. Увидев процессию, да с жандармским офицером, Шестаков среагировал мгновенно. Отпрыгнул назад, сорвал с плеча винтовку, сделал выпад, как учили, и ударил штыком командира в грудь. Тот оседать стал. Шестаков сделал шаг назад, другой, передёрнул затвор. А Матвей уже готов к такому повороту событий, когда шёл по траншее, револьвер из кобуры в руку взял. Вскинул «наган», нажал на спусковой крючок. Выстрел! И одновременно Шестаков тоже выстрелил. Левую руку Матвею обожгло, она сразу занемела. А Шестаков упал. Хрипел, конвульсии его били. Матвей ослабел, ноги не держали, шок болевой. Сел на дно траншеи. Его в сторону оттолкнул один из фельдфебелей, вскинул револьвер и в Шестакова выстрелил. Раз, другой, третий. Другой фельдфебель остановил.

– Трофим, уймись! Убит он уже.

– Сука! Командир с нами полгода! В атаку ходил, за солдатскими спинами не прятался. А этот гад его штыком!

На стрельбу в траншее уже солдаты прибежали. Увидев окровавленных офицеров и солдата, закричали:

– Санитара сюда! Глебов!

Прибежал санитар с сумкой. В первую очередь командира роты осмотрел. Перевязал прямо поверх гимнастёрки.

– В лазарет его, срочно!

На шинели двое солдат понесли штабс-капитана. Затем санитар перевязал Матвея.

– Тоже в лазарет!

– Шестаков мёртв?

Санитар подошёл к солдату, осмотрел.

– Мертвее не бывает.

Теперь можно и в лазарет. Его поддерживал санитар, довёл до деревенской избы в тылу, в лощине. Хирург обработал и перевязал рану.

– Повезло вам! Кость цела, а мясо нарастёт.

И написал справку об огнестрельном ранении. С такой бумагой у патрулей и застав не будет вопросов – почему в крови, да в тыл?

На повозке довезли Матвея до вокзала, хирург предлагал остаться в лазарете на несколько дней, но Матвей отказался. В лазарете и без него раненых полно. У кого грудь в бинтах, у кого живот. А он вполне ходячий, вполне до столицы доберётся.

На офицера с забинтованной рукой смотрели уважительно. В поезде уступали нижнюю полку. Сутки и он уже на Варшавском вокзале. В первую очередь в Охранное отделение. Справку фон Коттену показал, доложил о происшествии.

– Убит – туда и дорога. Трибунал всё равно к смерти приговорил бы. По ранению даю две недели отдыха и желаю выздоровления. Обязательно к врачу покажитесь. Всё же перевязки нужны, как бы нагноения не случилось.

Из Охранного отделения в тюремную больницу, там врачи хорошие были, ещё доктора Гааза выучка. Сделал перевязку, получил назначения. Из больницы к белошвейке, как портних называли. Для нижних чинов обмундирование на фабриках шили. Офицеры заказывали мундиры у портных. Впрочем, сапоги тоже делали на заказ.

Матвей китель заказал взамен испорченного. Рукав разодран пулей, в заскорузлых пятнах крови. Отстирать уже невозможно, да и в штопанном на видном месте ходить тоже не хотелось. В первую очередь из-за родителей. Увидят ежели, переживать будут, хотя отец вида не покажет. Мундир сошьют, рана заживёт.

Белошвейка обещала китель за три дня сшить, выкройки по размеру у неё были. Она специализировалась на обмундировании для офицеров армии, жандармерии. И материалы подходящие у неё были, и пуговицы и аксельбанты, даже погоны.

Прежде чем в квартиру подняться, пришлось в Елисеевский магазин зайти, дома ни крошки хлеба. Провизии прикупил, дома попил чаю с бутербродами, спать улёгся. Устал, да ещё кровопотеря сказывалась, утомлялся быстро.

Три дня подряд на перевязки ходил, рана уже затягиваться стала, не сочилась сукровица.

Почувствовал себя сносно, решил родителей навестить. Перед отъездом предупреждал о командировке. Оделся в цивильное и на поезд. Отец сразу внимание обратил.

– Что-то ты похудел, осунулся, да и бледноват. Не приболел?

– Есть немного.