Владимир Панин: Ленинградский меридиан [litres]

– И каким видится вам выход из создавшегося под Ленинградом положения, товарищ Рокоссовский?

– Считаю, что операцию следует временно прекратить до декабря месяца, товарищ Сталин. Тогда морозы скуют Неву, сделают проходимыми Синявинские болота, и можно будет ударить в обход немецкой обороне на Липки и Шлиссельбург. Тогда же можно будет наступать на поселок Отрадное, но не вдоль железнодорожного полотна, а напрямик через болота.

– Ну а как быть с больными и голодающими ленинградцами? Попросим подождать их ещё три месяца? – вождь задавал неудобные вопросы, но у генерала были нужные ответы.

– На сегодня мы уже восстановили железнодорожное сообщение до Мги и Келколово. В скором времени поезда смогут доходить до Синявино и берега Невы в районе первого городка. В целях безопасности можно будет проложить узкоколейку или грунтовую дорогу от основной ветки до Дубровки, откуда по понтонной переправе на ту сторону Невы, где имеется железная дорога.

– У вас на все есть готовые предложения. Хорошо работаете, товарищ Рокоссовский… – усмехнулся вождь.

– Ленинградцы не чужие нам люди, товарищ Сталин, – с горечью обиды ответил ему генерал, вспомнивший бессмертные строки казахского акына Джамбула Джабаева: «Ленинградцы – дети мои, ленинградцы – гордость моя».

– Нам они тоже далеко не чужие, – откликнулся Сталин. Он немного задумался, а затем неожиданно согласился с генералом. – Будем считать, что вы убедили Ставку в разумности временной передышки для войск Волховского фронта до декабря месяца.

Та легкость и быстрота, с которой вождь согласился на предложение Рокоссовского, сразу насторожили генерала.

«Видимо, дела на Кавказе и под Сталинградом оставляют желать лучшего», – подумал про себя Рокоссовский, и его догадки сразу обрели под собой основу.

– Считаете ли вы, что ваше присутствие в качестве представителя Ставки на Волховском фронте необходимо до полного завершения операции «Искра», или товарищи Мерецков и Говоров смогут сами закончить её? – вопрос вождя таил много опасных камней. Здесь проверялась и уверенность генерала в стабильности положения фронта, его амбициозность, отношение к комфронта и многое другое, но Рокоссовский грамотно их обошел.

– Думаю, что вам виднее, товарищ Сталин, остаться мне на фронте или отставить меня от него, – скромно ответил Рокоссовский, чем вновь вызвал улыбку у вождя.

– Думаю, что засиделись вы, товарищ генерал-полковник, в Синявинских топях и болотах. Пора возвращаться вам в Москву, – вождь специально не говорил, где и как он собирается использовать талант генерала. Как ни уверяли его специалисты, что его разговоры по ВЧ невозможно подслушать, он предпочитал сохранять режим секретности. Даже в документах, отправляемых из Ставки в штабы фронта, он именовался Васильевым, начальник Генерального штаба Василевский – Михайловым. Генерал Жуков именовался Юрьевым, Мерецков – Афанасьевым, а Рокоссовский – Костиным.

Слова Верховного очень обрадовали Рокоссовского, однако привычка доводить все до конца не позволила немедленно воспользоваться предложением вернуться в Москву.

– Спасибо за теплые слова в мой адрес, товарищ Сталин, но нельзя ли задержаться на три-четыре дня?

– Хотите убедиться, что все будет хорошо? – не вдаваясь в подробности дела, уточнил вождь.

– Так точно, – в схожей тональности ответил ему Рокоссовский.

– Хорошо. Ждем вас в Москве через пять дней. Всего вам хорошего, удачи, и берегите себя.

Был ли в последних словах вождя скрытый смысл, или он произнес их в качестве дежурной фразы, неизвестно, но в последние дни над головой Константина Константиновича сгущались темные тучи в лице спецслужб.

Вскормленный перестроечными рассказами читатель сразу подумает о кровавых чекистах, что не ложились спать, не исполнив расстрельный приговор или не заведя дело на невинного человека, и он ошибется. За Рокоссовским усиленно охотились немецкие спецслужбы в лице обер-фюрера СС Георга Крузе.

Имея столь необычный промежуточный чин, Крузе удачно соединял интересы военной разведки и гестапо в 18-й армии. Он одновременно боролся с партизанами и подпольщиками в прифронтовой и тыловой зонах, стремясь утвердить там мертвецкий покой и тишину. Также Крузе пытался вести активную деятельность по ту сторону фронта, в советском тылу.

Прежде все его действия сводились к отправке групп разведчиков на поиск «языка» и сбор данных. Диверсии не входили в ассортимент молодцов обер-фюрера не по причине его мягкого характера, а по тому, что в тылу противника не было важных целей, ради которых можно было рискнуть на подобную операцию.