Николай Живцов - Следак [litres]

– При чем здесь комсомольское собрание и комсомол? – Я смотрю, здесь любое действие в комсомол упирается, сюрреализм какой-то. – Да и вообще, это была неудачная шутка.

Я уже понял, что Лебедева шуток не понимает от слова «совсем». Скучная она.

– Тебе лишь бы шутить. А мне что делать? – И тут девушка разревелась. Некрасиво, с надрывом, с размазыванием до красноты слез по лицу.

– Тань, ты чего? Ну подумаешь, слухи. Поговорят и перестанут. Да и вообще это последний курс. Максимум через неделю мы все разъедемся и, скорее всего, больше никогда не встретимся, – начал я ее успокаивать.

– Слухи не остаются там, где рождаются, они за человеком следуют, а порою обгоняют его, – обреченно произнесла она.

– Ну ничего же не было! – возмутился я, не понимая, почему нужно из мухи делать слона. – До комнаты ты меня довела по причине того, что я в аварии пострадал и нуждался в помощи.

– А целовал зачем? – На этом вопросе девушка вновь чуть не разревелась.

– Не знаю, – не нашелся, что на это ответить. Лично для меня, Сереги Королько, такое поведение с девушками было обычным. А вот за Альберта я не поручусь. Да и вообще, видно, не осознал я еще серьезности ситуации, расслабился, веду себя, как там привык, а ведь надо меняться, мимикрировать под местных. Для своего же блага.

– Сперва я подумала, что понравилась тебе. Вот же дура. – Девушка усмехнулась. – Потом разобралась, конечно. – Она на миг замолкла, затем посмотрела на меня, серьезно так посмотрела и припечатала: – Нехорошо ты поступил, Альберт. Не по-комсомольски.

«Даже в этот задушевный монолог комсомол вплела», – раздраженно подумал я.

Сказать мне было нечего. Да и вообще утомила она меня. Жрать хочу.

– Осознал. Извини. Мне пора идти.

– Сволочь ты, Чапыра.

– Нормальный я, – процедил я. – Это вы тут все с головой не дружите.

Терпеть не могу, когда меня виноватым пытаются выставить, чтоб потом дивиденды с этого поиметь.

– Кто это – все?

Я вовремя прикусил язык. Пару раз вдохнул воздух. Потер виски.

– Лебедева, мне пора.

– Иди, – безразлично отозвалась девушка.

– Ну, пока. И, Лебедева, с чего ты взяла, что мне не нравишься? – Оставив за собой последнее слово, я наконец-то выбрался на дорожку.

Еда в студенческой столовой оказалась даже вкусней, чем в городской, и обеденный зал атмосферней. На одной из стен весело два плаката ярко-красного цвета. Надписи на них гласили: «Студент, внимание! Соблюдай режим питания!», «Молодые строители коммунизма! Вперед, к новым успехам в труде и учебе!» На первом был изображен мужик с тарелкой супа, а на втором красовались упитанные девахи в косынках. Надпись на втором плакате стоило бы перефразировать – изменить одно слово, и будет вообще в тему. Но предлагать я им этого, конечно, не буду. А то сошлют еще реально в деревню какую-нибудь за колхозниками следить.

Сытый и довольный, я вышел из столовой, потянулся на солнышке и тут заметил Лебедеву. А она заметила меня.

– Ты что, следишь за мной? – строго спросила она.

«Это что, типа у нас антракт был? А сейчас второе действие?» – размышлял я, недовольно разглядывая не менее недовольную девушку.

– Давай уже по-тихому разойдемся, и всё? – сделал я предложение.

– Ну так не крутись возле меня!

– О’кей. Не буду.

Я сделал шаг в сторону, огибая Лебедеву. И она тоже сделал шаг и в ту же сторону.

– Чапыра, ты что, издеваешься?! – порозовела Татьяна лицом то ли от гнева, то ли от смущения.

Не успел я ответить какой-нибудь колкостью, как на сцене появились новые действующие лица.

– Значит, это правда!

На еще совсем недавно совершенно безлюдной дорожке словно ниоткуда материализовались сразу три девицы.

Та, что произнесла эту мелодраматичную фразу, стояла по центру, уперев руки в бока.

Природная блондинка, низкорослая, коренастая, но на лицо симпатичная: светлые глаза, вздернутый носик, пухлые губки. И упакована более-менее прилично: короткое светлое платье, туфли на широких каблуках. В целом девушка привлекательная. Но не совсем в моем вкусе. Блондинок я, конечно, люблю, но высоких, с ногами от ушей и чтоб талия была.

Группа поддержки подруге в привлекательности уступала. Даже описывать нечего. Одним словом, блеклые. Но настроены боевито: брови сдвинуты к переносице, в глазах – упрек, кулачки сжаты.

– Что правда? – Надо же было что-то говорить. Не стоять же и молча друг на дружку пялиться. Я уже догадался, что объявилась та самая Лена Голдобина.