Дмитрий Дашко - Ликвидация [СИ]

– Надеюсь, обошлось без перестрелки? – посмотрел я на своего зама.

– Какая перестрелка! – махнул тот рукой. – Эти придурки на радостях самогонки нажрались, мы их буквально голыми руками взяли. Они только на второй день в себя пришли, причём уже за решёткой. Сейчас показания дают. Оказывается, это не первая кража.

– Почаще б такие раскрытия, – порадовался я за своих.

Мы бы ещё посидели-поболтали, но явилась грозная постовая медсестра и попёрла моих посетителей из палаты. Оказывается, мне нельзя докучать (хотя какая уж тут докука – скорее наоборот) больше пятнадцати минут.

Мужики вышли, оставив в палате дежурный набор гостинцев, а я снова предался скуке. Больничная жизнь для идущих на поправку пациентов наряду с хроническим недосыпом всегда несёт в себе и такую неотделимую составляющую, как тоска. Ты тупо лежишь на койке и в промежутке между процедурами понимаешь, что, собственно, заняться-то и нечем. Читать, даже газеты, почему-то не разрешили. На разговоры по душам тоже как-то не тянуло.

Кое-кто из больных пытался флиртовать с медсёстрами, причём без особого успеха. А я не мог прогнать из головы образ так удивительно похожей на мою покойную супругу Насти. Не мог поверить, что это – совсем другой человек.

Внутри забеспокоились, заворочались прежде забытые чувства. Сначала охватил острый приступ ностальгии. Я снова вспомнил, как мы когда-то познакомились, как сыграли свадьбу, как мне долго пришлось завоёвывать доверие у её отца. А вот тёща у меня оказалась просто золотой. С первого дня сказала, что всегда будет на моей стороне, так и произошло.

Какая бы кошка не пробегала между мной и Настей, тёща никогда не подливала масла в огонь и старалась загасить огонь конфликта.

На следующий день я уже начал вставать и потихоньку ходить, касаясь за стену коридора. Эти маленькие самостоятельные вылазки из палаты действовали лучше любого лекарства.

Иногда, в часы дежурства ко мне заглядывала Настя Лаубе. Мы выходили в небольшой парк, примыкавший к больнице, и прохаживались по аллейке в тени деревьев.

Девушка оказалась интересной собеседницей. Мы могли обсуждать самые разные темы: от искусства, до политики. А я… я с ней чувствовал себя прежним Георгием Побединым и, когда гулял с Настей по парку, словно возвращался в прежние времена супружеской жизни.

Иногда возникало желание рассказать девушке всю правду обо мне, что я в действительности совсем не тот, кем меня считают, что по загадочной причине оказался перенесённым в прошлое и, вдобавок, в молодое, но всё же чужое тело. И что случилось с настоящим Георгием Быстровым – большая загадка для меня.

Я всё больше склонялся к мысли, что он умер, погиб перед тем как мою душу или разум, даже не знаю, как это охарактеризовать, заперли в его телесной оболочке.

Все нуждаются в человеке, с которым можно быть откровенным. Я – не исключение.

Потом здравый смысл брал своё. С какой стати мне грузить Настю чужими, в сущности, проблемами? Стоит ли открывать лицо?

Что она подумает обо мне? Скорее всего, примет за психа и будет считать таковым до конца моих дней.

Так что закроем этот вопрос раз и навсегда.

Надо смириться с тем, что здесь я был, есть и буду тем самым Быстровым, начальником рудановской милиции.

И у меня тут появились настоящие друзья.

Я не телепат, не умею читать чужие мысли. Но, когда у тебя за спиной жизненный багаж в полвека, начинаешь постепенно разбираться в людях, даже в молоденьких девушках.

Не могу сказать, что Настя вдруг меня полюбила. Любовь – чувство, которое хоть и может зародиться сразу, однако проверяется временем. Если подобрать точную характеристику – я понял, что тоже стал ей интересен. Поэтому она с явным удовольствием приходила на эти маленькие прогулки, которые я в шутку стал называть для себя свиданиями. Однако, может, не такая это уж и шутка?

Она больше не спрашивала меня о той Насте, что осталась в прошлой жизни, и я был за это ей благодарен. Иногда не стоит ворошить то, что было так далеко, что иногда кажется уже хорошим, добрым, но всё-таки сном.

Чувствуя нарастающую симпатию к девушке, я вдруг осознал для себя, что не совершаю измены по отношению к моей Настеньке. Любовь к ней никуда не ушла, но при этом вдруг открыла двери для чего-то нового, такого же светлого.

Я, пятидесятилетний мужик, видавший огонь, воду и медные трубы, по роду профессии привыкший подозревать всех и каждого, решил идти этому чувству навстречу.