Виктор Козырев - Братство Трилистника

И получилось так, что мечта сбылась весьма оригинальным образом. Да, я был в XIX веке, практически на Диком Западе, но вместо погонь и скачек оказался в тюрьме... Впрочём, всё ведь только начиналось.

Именно в английской гарнизонной тюрьме я и обрёл своё имя, под которым вошёл в историю этого мира. Слушая рассказы капитана об освоении Побережья, я сказал, что зовут меня Владислав, а фамилию я назвать не могу. Потому как знатный род, увы. Поэтому буду Ясеневым. По названию самого крупного русского города. И прошло немало времени, прежде чем капитан Кусков поверил мне. Хотя нет, кого я обманываю, он и не поверил до конца - нужна была проверка, и она вскоре состоялась. Как я уже упоминал, его навещала некая англичанка, которую звали Эмма Хэдли, чья биография была не менее тёмной, чем моя. Что наводило на некоторые подозрения.

От неё мы узнали, что мятежники, рассеянные от Аляски до Нижней Калифорнии, в которую здесь попал Сан-Диего, не прекратили свою борьбу, а продолжают изматывать англичан набегами. Партизанская тактика русских и испанцев, так радовавшая корону во время наполеоновских войн, сильно раздражала их здесь и сейчас. Также Эмма рассказывала о некоем Калифорнийском Лисе, загадочном воине, мастерски владеющим шпагой. Он, закрывая лицо чёрной маской, в Анхелесе и окрестностях отравляет англичанам жизнь: то сожжёт здание, в котором хранятся долговые расписки местных крестьян, то освободит пойманных мятежников, которых солдаты гонят на каторжные работы.

Услыхав про него, я подумал, что потихоньку схожу с ума. Потому что этот благородный разбойник никогда не был исторической личностью, а целиком и полностью являлся вымыслом американского писателя.

В один из тех прекрасных дней, когда комендант тюрьмы Джон Локхид уезжал на север по своим делам, мы сидели у зарешёченного окна и спокойно беседовали о войнах, истории Побережья и делились своими взглядами на партизанскую войну. Я горячился, спорил и что-то доказывал, периодически сбиваясь, чтобы не начать приводить примеры из XX века.

-- И знаете, в чём ваша проблема? - выдал я как-то в запале Кускову. - У вас нет цели. Конечной цели мятежа и войны против англичан. Поверьте, как только они добавят к кнуту пряник, ситуация сильно изменится. Те, кто ненавидят британцев сейчас, увидев, что с ними можно договориться, перестанут поддерживать партизан: дворянство, которому начнут давать, а не отбирать земли, купцы, которым снизят пошлины. Вот и всё. Буквально через день мятежники лишатся финансовой поддержки.

Я ненадолго замолчал, переводя дыхание.

-- Так скажите мне, чего вы добиваетесь?

-- Чего добиваюсь я? - улыбнувшись, переспросил старик. - Я хочу всего-навсего выбраться из этого каменного мешка...

-- Бросьте ваши шуточки! Как будто вы, именно вы, капитан Иван Александрович Кусков, человек, который вместе с графом Резановым заложил камни в основании Форт-Росса, не имеете никакого отношения к повстанцам и не поддерживаете с ними связь. Извините, но я вам не поверю.

-- Это да... вы очень проницательны, мой юный друг -- капитан уставился в небольшое окно, глянув на столь близкую и столь недостижимую свободу. - Что же. Я думаю, ничего страшного не будет, если вы узнаете о том, что по всему Побережью готовится крупномасштабное восстание против британцев...

-- Вы уже не боитесь выдавать мне такую важную информацию? Вдруг я всё-таки подсажен англичанами в вашу камеру специально?

-- А вы ничего сделать уже не успеете, -- Кусков был странно безмятежен. Его взгляд застыл где-то там, где за грязными улочками Анхелеса бился о берега Тихий океан.

-- Что вы имеете в виду... -- начал я, но тут дверь в камеру отворилась. Я резко обернулся. На пороге стояла женщина. Та самая англичанка, которая навещала старого капитана.

Я не успел вымолвить и слова, как капитан уже схватил меня за руки. Женщина подошла ко мне, и её тонкая и изящная рука сдавила мою шею. Потом, зафиксировав мою голову, не обращая внимания на хрип, она взглянула мне прямо в глаза. Я застыл как будто загипнотизированный, а она вглядывалась в меня вертикальными зрачками. На миг мне показалось, что вся моя жизнь проносится в мозгу. Но это был только небольшой миг. Рука, сдавливавшая мне горло, ослабла, глаза Эммы стали нормальными. Я закашлялся, и капитан выпустил меня. Упав на пол, я продолжал кашлять. Краем уха я слышал разговор между Иваном Кусковым и этой странной женщиной.