Дмитрий Казаков - Чаша гнева

Робер заморгал, осознав, что песня закончилась. Раздались одобрительные выкрики. Трубадур пел на южном наречии, которое Робер знал достаточно, чтобы понимать, хотя слишком плохо, чтобы свободно говорить. Большинство же его товарищей были окситанцами, и для них понимание смысла песни особого напряжения не требовало.

– Великолепно, – покачал головой брат Анри. – Не знаю, какой ты монах, но трубадур отменный!

– Благодарю вас, мессен, – ответил Гаусельм, утоляющий жажду вином из кружки. – Мне продолжать?

– Конечно!

Струны вновь зазвенели. Монах запел:

Злые и едкие строки словно сами вползали в сердце, заставляли запоминать себя. А трубадур изощрялся, изыскивая все новые и новые предметы для собственного отвращения:

После этой строфы слушатели оживились. Послышался смех. А монах все продолжал петь:

– Я полагаю, монах, что песня написана не специально к этому случаю? – спросил брат Анри, улыбаясь.

– Увы, нет! – дерзко ответил Гаусельм. – Про тамплиеров я придумал бы что-нибудь другое! Про вас входит немало гнусных слухов, но в болтливости и злоречии Орден Храма не смел обвинять никто!

– А в чем же нас обвиняют?

– Кто я такой, чтобы хулить людей, оказавших мне благодеяние? – монах хитро улыбнулся. – Я лучше расскажу небольшую историю. Один клирик сказал блаженной памяти королю Ричарду [35] Львиное Сердце : государь, три ваших дочери помешают вам достичь престола Божия, гордость, сладострастие и корыстолюбие. Король же рассмеялся и ответил: я уже выдал их замуж, первую – за тамплиеров, вторую…

– … за черных монахов, а третью – за белых монахов, – завершил фразу брат Анри. – Ты прав в том, что некоторые наши братья возгордились, но и твои небезгрешны. Но оставим эту тему, и не станет она нашим Жизором [36] город в Нормандии, долгое время служивший причиной раздоров между Англией и Францией . Выпей еще вина и расскажи, отчего такой прекрасный певец, как ты, пошел в монастырь? Несчастная любовь?

– Увы, все не так романтично! – ответил Гаусельм, вытирая рот рукавом. – Славы и известности я добился при дворе маркиза Бонифачио Монферратского. Пока я жил под его покровительством, я не ведал нужды, и мог писать язвительные песни против других сеньоров! Но маркиз решил послужить делу Христа [37] т. е., говоря современным языком, отправился в крестовый поход , и завоевал себе земли в Латинской империи! Пришлось мне искать нового покровителя. Но сеньоры, обиженные моими насмешками, гнали меня прочь, а что толку петь перед простолюдинами? Вот я и вынужден был скрыться в монастыре!

– Где не усидел! – вступил в разговор Робер.

– Это точно, о язвительнейший среди юношей, – Гаусельм усмехнулся, в глазах его плясало веселье, – скажите мне свое имя, чтобы я мог поминать его в молитвах!

Робер смутился под насмешливым взглядом трубадура. Он не знал что ответить, и вопросительно посмотрел на старшего собрата по Ордену. Тот загадочно улыбался и молчал.

– Нет, поступим по-другому! – неожиданно воскликнул монах. – Сделаем из этого развлечение! Вы опишете мне свой герб, а я узнаю, из какого вы рода!

– Рыцарь, вступая в Орден, отказывается от своего герба ради алого креста, – покачал головой брат Анри, – но я думаю, не будет большого греха, если мы развлечемся блазонированием [38] блазонировать – описывать герб, термина "геральдика" в то время еще не существовало .

– Хорошо! – Робер с вызовом взглянул в темные глаза монаха. – Угадывай! На алом поле два золотых пояса.