Евгений Филенко - Шествие динозавров

Я не без труда отвёл глаза от чёрного полиамида и обнаружил в «Огоньке» рекламу ещё одного средства от запоров — «Стомоксигенъ Д-ра Антона Мейеръ». Должно быть, накануне двух подряд революций именно запор был болезнью века. А уж после его сменил понос… Господам читателям предлагалась также «Волшебство и магия. Самая полн. книга. Кажд. можетъ легко научиться. Ц. 1 руб.». Я вздохнул. За такую книгу я бы и червонца не пожалел. Тогда все архивы города были бы мои.

Трамвай остановился, гулко сыграл дверьми, и произошло то неизбежное, чего я больше всего и опасался. В вагон поднялась Кодла, тотчас же во всю матушку врубила кассетник и принялась меж собою общаться. Кассетник огласил окрестности нытьём безымянного исполнителя о любви и о розах. Судя по голосу, нытик был ещё и кастратом, так что вполне мог бы ограничиться одними розами. Общение же состояло по преимуществу из ржания и звукоподражаний выстрелам и ударам, а всё остальное было тупой, неискушённый мат. Всякий раз, когда я возвращался этим трамваем поздним вечером, обязательно находилась Кодла, дабы испоганить мне настроение. И всякий раз я порывался немедленно выйти, но удерживался: трамваи в эту пору редки, да и на остановке меня ожидала точно такая же Кодла, она же встречала меня и в том трамвае, куда я хотел бы пересесть… Кодла жила по своим законам, окружающие обычно её не занимали. Она была вещью в себе, замкнутым социумом, и частенько, прокатившись без малейшего поползновения оплатить проезд, вываливалась прочь, в темноту и слякоть. После неё оставалась лишь вонючая, перегарная, никотинизированная, напитанная скрытой угрозой атмосфера. Но случалось и по-другому. Кодла Кодле — рознь. Иной раз её совокупное внимание всё же переключалось вовне. И тогда я, заранее уловив такое переключение, выскакивал на первой же остановке и старался не думать о том, что происходило в вагоне после меня. Не мне с моей физподготовкой встревать в истории…

Этим вечером мне не везло.

Изматерившись с головы до ног, Кодла скуки ради стала вязаться к даме. Кодлу чем-то привлекла шляпа. Наверное, тем, что ни одна из подружек Кодлы такой шляпы отродясь не нашивала. У нормальных людей комплекс неполноценности выражается по-разному. Но только Кодла находит в нём источник развлечения.

Мне жутко не хотелось выходить. До дома оставалось всего пять перегонов. Я уткнулся в «Огонекъ». Не воспринимая содержимого, прочёл дешёвый рассказик некоего Джорджа Энью Чемберлена. «На миссисъ Блисъ лица не было…» Понятно, не было… поездила бы в наших трамваях… Я жалобно покосился на ондатровую шапку — та мерно вихлялась из стороны в сторону, ни на что не реагируя. Семейка с младенцем давно вышла, и только баба-яга сидела нахохлясь на прежнем месте. Ничему я так не обрадовался бы сейчас, как милицейскому наряду. Хорошо бы с резиновыми дубинками. Но стражи порядка в такое время суток в трамваях не катались. Да и не всякий наряд отважится связаться с Кодлой. Тогда я мысленно вызверился на самое даму: «Шляпу надела! Какая ещё, к ляду, шляпа! В ногах всё дело. Такие ноги для поддатого мужика круче всякого феромона. Не девочка, должна бы соображать, что ночь на дворе. Тоже, выставилась, парижская красавица… миссисъ Блисъ… Ещё бы нагишом проехалась…»

Всё шло своим чередом. Кодла вязалась к даме. Дама стояла с мученически вскинутой головой и пялилась в замызганное стекло. Видно, ей тоже хотелось поскорее добраться до дому. Кастрата сменил гундосый по фамилии, кажется, Муромов [17] Михаил Владимирович Муромов (род. 1950) — российский эстрадный певец, представитель первой волны «массовой культуры» (т. наз. «попса») СССР и России конца XX в. и загундел про яблоки на снегу. Ондатра, по всей видимости, спала. Я прятался в своём журналишке. Было противно.

Дьявольщина, было очень противно.

Было невыносимо противно.

— Выключи, — сказал я Кодле.

Это был не мой голос.

У меня не могло быть такого голоса. Это вообще был не я. Не я приказал Кодле числом в пять пьяных засранцев выключить кассетную гнусь, собственную матерщину, пошлятину и всё на свете. Я никогда не страдал суицидальными психозами. И приключений давно уже избегал. Значит, я не мог такого сказать.

— Ты, долбаный козёл, — ответила мне Кодла. — Заглохни.

В этот момент дверь откатилась, и дама вырвалась на волю. За ней, внезапно воспрянув ото сна, сошла и пьяная ондатра. Что там делала бабка, я не знал. Мне нельзя было оборачиваться. Потому что я остался в трамвае один против Кодлы.