Елена Хаецкая - Мракобес

Агильберт следил за ним, едва не облизываясь.

– Сколько на тебя гляжу, святой отец, столько удивляюсь, – заметил он. – Впервые встречаю такого монаха.

– Мне нравится твоя подружка, – сказал монах. – Она благочестива и набожна. Почему бы не помочь ей ступить на путь добродетели?

Все присутствующие снова захохотали, но Агильберт заметил, что Иеронимус говорит вполне серьезно, и потому даже не улыбнулся.

Монах неторопливо снял рясу и остался в чем мать родила. Оказался он крепкого тяжеловесного сложения, с намечающимся брюшком.

Капитан смерил его взглядом с ног до головы, одобрительно хмыкнул и сдернул с девицы юбку одним быстрым движением.

Женщина тихо ахнула, прикрылась рукой.

– Что… прямо здесь? – спросила она в ужасе.

– Почему бы нет? Я должен видеть, что святой отец выебал тебя по всем правилам. Нет ничего проще, чем поболтать наедине, а потом сказать, что дело сделано. За что я отдаю денежки? За то, чтобы ты прочитала «отче наш» в компании отца Иеронимуса? Нет, пусть уж все по-честному.

Остальные одобрительно загудели.

– Но… увидят, – пролепетала Хильдегунда.

Капитан рассмеялся.

– Когда ты валишься на солому со мной или с кем-нибудь из моих молодцов, Бог все равно видит тебя, куда бы ты ни скрылась, – сказал он назидательно, точно цитируя проповедь. – Так какая разница, увидят ли тебя при этом люди?

С этими словами он подхватил Хильдегунду на руки и уложил на стол, голой спиной в пенные пивные лужи.

Женщина уставилась в низкий потолок, неподвижная, как доска. Живот ввалился, точно приклеился к спине, подбородок и груди выставились наверх.

На мгновение Иеронимусу показалось, что сейчас пирующие солдаты начнут откусывать от нее по кусочку, но тут Агильберт подтолкнул его к девушке.

– У ней там зубы не растут, – сказал он, – не бойся, отец Иеронимус.

Монах встал ногами на скамью, перебрался на стол. Постоял на коленях над распростертой женщиной, вздохнул и осторожно лег на нее. Она была холодной и очень костлявой.

В трактире загремели пивные кружки. В такт орали солдаты:

Когда они в пятый раз дошли до

женщина глубоко вздохнула и обняла монаха за шею. Иеронимус поцеловал ее в лоб, как ни в чем не бывало встал. Обтерся. От пива отказался. Невозмутимо нагнулся за своей одеждой.

– Доброй ночи, – сказал он собутыльникам и вышел за дверь под рев поздравлений.

Женщина села на столе, подгребла под голое бедро деньги, плюнула в сторону Агильберта.

– Ты порвал мое платье, – сказала она.

– Другое купишь, – отозвался рыжий. – Ты теперь богата, сучка.

– Порвал платье, – повторила она. – Как я уйду отсюда?

– Как пришла, – сказал капитан. – Забыла, в какой канаве я тебя нашел?

– Не забыла, – сказала Хильдегунда с ненавистью.

Кое-как натянула на себя юбку, приладила на груди порванный лиф.

– Я ничего не забываю, – добавила она и аккуратно сложила монеты в кошель, не оставив и тех, что валялись на полу.

– Потише, а то выебу, – пригрозил капитан. – Еще слово, и пустим тебя по кругу. Пропадет тогда твоя невинность. Где еще найдешь такого сговорчивого монаха?

Женщина повернулась и вышла в ночную темноту. Постояла, пока привыкнут глаза, прижала юбку к бедрам, чтобы не хлопала на ветру. Разглядев поблизости темную фигуру, испугалась.

– Это я, – проговорил мужской голос, и она узнала Иеронимуса. – Не бойся. Он много денег дал тебе?

– Не твое дело.

Монах пожал плечами.

– Смотри, чтобы Агильберт наутро не передумал.

– Я умею постоять за себя, – заявила Хильдегунда.

– Не сомневаюсь. Но тебе лучше уйти прямо сейчас.

Женщина помедлила, потом спросила:

– Как ты думаешь, я действительно возвратила себе невинность?

– Я думаю, ты раздобыла себе неплохое приданое, Хильдегунда.

Она еще немного помолчала, прежде чем сказать:

– Ты погубил свою душу.

Иеронимус хмыкнул – его позабавила убежденность, прозвучавшая в голосе женщины.

– Не думаю.

– Да, погубил. И все ради падшей женщины.

– Многое зависит от того, как ты распорядишься своими деньгами, Хильдегунда.

– Лучше бы мне оставаться бедной.

– Бедность и добродетель редко ходят рука об руку.

– Разве не в бедности возвышается душа?

– Душа возвышается в умеренном достатке, – сказал Иеронимус. – Бедность – слишком тяжелое испытание, и слабым оно не под силу.

Женщина стояла неподвижно. Ветер шевелил ее распущенные волосы. Вдруг она подхватила юбки и бросилась бежать.