Дмитрий Володихин - Доброволец

…лицо Никифорова, и звучат его слова: «Думал ты о таком?»

Нет, не забуду.

15 июля 2005 года, Москва

Сижу на лавочке в сквере близ памятника героям Плевны и жду мою Женю. Она задерживается, но обязательно придет: не такой она человек, чтобы не прийти, если обещала.

Мне предстоит объяснить ей, как получилось, что за несколько суток я превратился из сливочного торта в ссохшуюся щепку, откуда взялся почерневший, отмороженный палец на левой ноге, шрамы на груди и на лице, почему я хожу с тростью, кто придал моей розовой физиономии цвет серозёма пополам с мочой. Впрочем, все это – полдела. Потому что показывать ногу выше ступни мне просто пока не стоит. В штанине она смотрится отлично, как новенькая. Но если ее лишить защитного чехла… нет… нет… Женя очень хороший человек, славный, любящий, не надо ей видеть такое. Потом.

Всего-то в трое суток – 13-е, 14-е и 15-е июля – уместились Сумы, Орел, Новороссийск, Северная Таврия, Каховка, Таганаш. Год с лишком. Из наших, считая меня, вернулось одиннадцать человек. Ровно столько же ушло из жизни, причем погибли они так, что об этом твердо известно: кто-нибудь видел мертвое тело или знает, где находится могила. Участь трех человек остается загадкой. Судьба еще двоих засекречена. Фамилия «Трефолев» вынырнула в списках белой эмиграции, там, где еще 12 июля 2005 года ее не было, да и быть не могло. Он скитался, женился, развелся, опять женился, опять развелся и умер в глухом одиночестве 21 августа 1931 года. На одном из белградских кладбищ стоит крест с его именем.

Придя домой и обнаружив в холодильнике початый круг свиной колбасы, помидоры, яйца, груши и убийственное количество картошки – там было не меньше трех килограммов! – я впал в ступор и долгое время разглядывал это великолепие, с трудом заставляя себя поверить в его реальность. Я съел чуть-чуть, и больше мне не понадобилось. Зато отоспался по-царски.

…Великая война отобрала у меня полжизни. Что теперь? Пригревает солнышко, воробьи купаются в пыли у самых ног, барышни ходят в таких нарядах, что глазам больно, над головой шумят листья. Посреди июльской роскоши я чувствую себя полураздавленным жуком! На фронте, всего сутки назад, я был солдатом, и у меня хватало сил драться, худо-бедно справляться с голодом, морозом и страхом, а тут все силы разом улетучились… Старик. В двадцать восемь лет – старик.

Может быть, рассказать Жене правду?

Впрочем, отчего же быть мне стариком? Устал – да, очень устал. Покусал меня фронт – да, цапнул пару раз. Но ничего, завод еще не кончился. Надо только передохнуть и набраться сил. Еще осталось кое-что и для будущей жены, и для страны моей, в которой многое стоит изменить к лучшему. Каждая культура, рождаясь, содержит в себе мёд и яд. Она способна прожить тысячу лет, если кто-нибудь не всадит в ее тело топор задолго до назначенного срока. Есть люди, от рождения предназначенные развивать, вытаскивать наружу и предъявлять белому свету все медовое, что в ней есть. «Медовары». В век зрелости мёд этой культуры становится известен всему свету и своей сладостью, и своей особенной терпкостью. Каждая культура порождает один-единственный сорт меда, повторить его не в силах никто…Но помимо работы медоваров существует и другое предназначение: сдерживать яд, выжигать его, быть охранителем. Сторожем. Иначе век зрелости просто не наступит: яд все отравит, яд убьет культуру… Когда она входит в возраст творчества, важнее те, кто варит мёд, а когда юна или стара, важнее те, чья работа – истреблять яд. Под занавес военных мытарств я понял: мне на роду выпало быть сторожем. Там, в бурьянных полях войны, я служил охраной при изувеченной старухе, а здесь приставлен к младенцу. Когда-нибудь такие как я уйдут в тень, их роль исчерпается, им на смену придут медовары. А пока младенец должен выжить выжил.

И я готов взяться за работу.

Мне надо было идти и смотреть, мне надо было вести хронику гражданской войны… для себя самого. Потому что медленно поворачиваются наши души, особенно когда им нужно повернуться лицом к правде.

Наверное, мне не следовало убегать из своего времени, искать иной судьбы, иных декораций для собственной жизни. Был бы цел. Имел бы основания считать себя умным человеком.

Но я ни о чем не жалею.

В самом конце дневника проставлена виза: 11 апреля 2025 года тетрадь принята на хранение в Российский государственный архив от Денисовой Евгении Юрьевны, вдовы профессора Денисова Михаила Андреевича, генерал-майора белой гвардии, начальника штаба 5-й добровольческой ударной бригады имени Кутепова.