Елена Хаецкая - Звездные гусары

– Говорить о Нелидовой как о женщине для меня тягостно, – добавил Алтынаев безжалостно.

– Какая она женщина, – вступил Кайгородов, – просто скучное животное. И шея у нее темная, будто она никогда не моется.

– А она действительно не моется, – сказал я. – Я ее нарочно разглядывал. Даже пальцем потер.

– Как вам это удалось? – осведомился Дудаков.

– У нее такой толстый слой грязи, – объяснил я, – что она даже не заметила.

– А вы, Ливанов, нату’алист, – молвил князь Мшинский.

– Да уж, – вставил Литтре, – девиз натуралистов: не важно, есть ли у них разум; важно – что они могут страдать.

– Нату’алисты – это ведь кото’ые п’отив охоты на китов? – спросил князь.

В этот миг подпрапорщик Понизовский встал. Никто поначалу даже не понял, что происходит, поскольку ни один из нас, повторюсь, не думал ни о Нелидовой, ни о любом другом предмете явной беседы, – каждый вел сам с собою разговор потаенный.

– Господа, – выговорил Понизовский, слегка заикаясь и произнося слова более невнятно, чем обычно, – мне п-просто стыдно среди вас находиться. Вы говорите о женщине! Я ее не знаю и вряд ли стану ей другом, но ведь она женщина! После всего, что я услышал, я не желаю более оставаться в в-вашем о-обществе!

И он быстро вышел вон.

Наступила тишина. В ее безжалостной атмосфере расточились хрупкие пугливые призраки, услаждавшие наше воображение, и в прояснившемся воздухе мы увидели друг друга словно бы впервые за все это время.

Князь Мшинский поднялся со своего места.

– Вы как хотите, господа, а сведует немед’енно извиниться. Позвольте, я сделаю это от ’ица всех нас.

И он тоже вышел.

Мы сидели молча и ждали – чем все закончится. Ни Понизовский, ни князь Мшинский никогда не рассказывали о том, что между ними произошло. Они возвратились вскоре, Мшинский – невозмутимый и позевывающий в сторону, Понизовский – весь красный, со взъерошенными вспотевшими волосами. Как ни в чем не бывало он снова уселся, закурил, бросил, а после поведал длинную историю о птичке, которую держали в клетке на “Жураве” и которая издохла к великой скорби юных ее пестователей, – никто его толком не слушал, но все испытывали облегчение.

Впоследствии я не раз бывал в деле вместе с Константином Понизовским и могу уверенно сказать: впечатление, полученное тогда в офицерском клубе, не было ошибочным. Спустя несколько лет он уже стал поручиком, а еще через год получил золотое оружие за храбрость.

До космопорта оставалось не больше сорока верст, когда начался буран. Зловещие мглистые клочья пронеслись по небу, сразу стемнело, и ветер резко усилился. Стрелка компаса вертелась, словно одержимая множеством бесов. Бесы эти визжали на разные голоса – не только за бортом вездехода, но и в эфире, где ничего, кроме них, не слышалось. Связь прервалась почти полчаса назад.

Вездеход стал, и его мгновенно закидало снегом по самую крышу.

Я спросил водителя: как на его взгляд, долго ли продлится непогода.

– Часа три, может – восемь, – ответил он, немедленно проглотил стакан водки, заел луковкой, после чего завернулся в одеяло и уснул.

После краткого раздумья я решил последовать его примеру.

Первое время бешеный рев бури слышался со всей отчетливостью, потом стал тише, обратился в унылое завывание, а там и вовсе смолк – снежная гора, выросшая над нами, заглушала любые звуки. Между тем буран продолжал лютовать: бедняга, застигнутый непогодой без всякого укрытия, обречен на скорую гибель – здешний мороз убивает в считанные минуты.

Водится в этих краях напасть и пострашнее адского холода, уверяют местные: злые духи выходят на охоту во время снежных бурь и выпивают тепло из своих жертв. Не то чтобы я всерьез опасался духов или даже готов был признать их существование, но все же жутковато делалось в эдакой глухой тишине.

Смутно тревожась, я думал в полусне: что станет с нами, если наш вездеход не заведется, а буран продлится несколько дней и проч. Но тихо гудела печка, мигала лампочка на переборке, водка разливалась по телу приятным теплом, и чем более я представлял себе бушующую вокруг непогоду, тем уютнее становилось.

Неделей ранее я получил легкую контузию в небольшом деле, которому “Отечественные записки” за **** год отвели одну неполную строку. Сразу после госпиталя меня отправили в отпуск. Поправлять здоровье надлежало на “базе” – орбитальной станции, где я вплоть до настоящей оказии ни разу даже и не бывал.