ПАРИЖ

Париж никогда не кончается, и каждый, кто там жил, помнит его по-своему. Мы всегда возвращались туда, кем бы мы ни были, и как бы он ни изменился, как бы трудно или легко ни было попасть туда. Париж стоит этого, и ты всегда получал сполна за все, что отдавал ему. И таким был Париж в те далекие дни, когда мы были очень бедны и очень счастливы.

ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ Праздник, который всегда с тобой

Культура кафе родилась в Париже. За столиками решаются судьбы художников и поэтов, предприятий и государств, мужчин и женщин, детей, которым только еще предстоит появиться на свет и, возможно, в свою очередь изменить судьбу самого города. Париж гадает на кофе; будущее стоит один евро за стойкой, два – за столиком и четыре – на террасе. Каждое кафе – колдовское место. Румяный аромат утреннего крок-мсье в булочной напротив лицея Ламартен нашепчет упрямому холостяку мысли о доме и семье. Высокая литая стойка бара Hôtel Central вытолкнет нерешительного искать приключений на ночную Вьей-дю-Тампль. Верещание стального конвейера с бутылками редких видов в Chào Bà загипнотизирует бизнесмена так, что он пропустит деловую встречу и беспечным шагом выйдет навстречу неоновым ветрам вечерней Пигаль.

С пяти утра парижане занимают свои насесты, не гнушаясь в ранний час большой порцией пива, и не покидают табуретов, стульев и кресел до двух часов ночи, пока стрелки настенных часов не слизнут их в темноту. Уже через три часа они вернутся. Но остается межвременье, когда Париж следовало бы наводнять ценителями архитектуры: только в эти часы старые здания стоят нетронутыми, как на ладони, выключенные из жизни и времени. Потому что делают Париж живым его террасы. Плетеные стулья и продавленные кресла с подлокотниками, пластиковые новички, ничего пока не знающие о жизни, и старики, выставившие сквозь прорехи обивки потроха поролона, – это лица Парижа куда в большей степени, чем лица людей. Напротив, люди смотрятся гарнитуром, дизайнерским решением для террас. Старички с газетами, которые подчеркивают свою обособленность, усаживаясь через кресло, – диезы на клавиатуре бульвара Клиши. Парочки за утлыми жестяными столами-лодочками, что покачиваются вдоль миниатюрных причалов Монмартра. Пестрые легионы туристов, приступом берущие посадочные места вдоль Елисейских Полей. Разговоры об отчужденности парижан-людей преувеличены. Хотя верно, что первыми они редко идут на контакт. Но террасы и стойки баров – выставки-распродажи, где за улыбку и верное слово вы сможете умыкнуть практически любой образец галльской породы, дожидающийся своей очереди покинуть витрину.

Собирается дождь. Стальные тучи прогоняют светотень с тротуаров. Первые тяжелые капли заставляют город сняться с якоря и броситься в укрытия: в галереи магазинов, в залы кинотеатров, в метро. Можно перебраться внутрь кафе, занять столик у окна, заказать двойной порто и переждать дождь здесь. Под дождем знакомые по фильмам с Делоном мостовые, стены банковских зданий и «пежо» с тикающими дворниками приобретают кинематографический драматизм. В этот момент бармен меняет пластинку, голос Джейн Биркин отравляет портвейн меланхолией, и зонтики за бортом складываются в знак ностальгии. Вскоре влажная взвесь почти скрывает город в безлюдном тумане. Не прогоняйте эти чувства, недолговечные, как одиночество Парижа: первые лучи солнца не успеют высушить капли на перевернутых креслах, как горожане потянутся на террасы, словно голуби – на площадь Насьон, в тот час, когда старушка из соседнего дома примется разбрасывать вдоль скамеек крошки багета.

Хотя климат в городе, расположенном на одной широте с Кишиневом, прилетевшему из Москвы или Питера может показаться едва ли не средиземноморским, это не так. Конечно, зимой здесь значительно теплее, чем на Среднерусской возвышенности, но температура все же опускается ниже нуля, а благодаря близости Атлантики и промозглым ветрам воздух гораздо влажнее, так что одеваться придется почти так же тепло, как и в Москве. Зато в те недолгие часы, когда светит холодное зимнее солнце, парижская архитектура предстает в наиболее выигрышном виде. На рождественские каникулы большинство парижан уезжает из города, оставляя его на растерзание толпам туристов – в это время большинство пассажиров в метро каждую минуту сверяются со схемой, а на улицах японская и немецкая речь звучит чаще, чем французская.