Дмитрий Дашко: Исправленному - верить

К счастью, профессор отличался хладнокровностью. Он не отпрыгнул, не завопил, даже не испугался появлению незапланированного незнакомца. До него вдруг дошло, что экспериментальная установка оказалась большим, чем ожидалось. Намного большим! Профессор осознал перспективы, и тогда ему по-настоящему стало страшно!

- Господа, а где шампанское? Где 'мадам Клико'? - с энтузиазмом вопросил поручик, который так ничего и не понял.

Понадобилось немало времени, чтобы я осознал простую как три рубля истину - благодаря стараниям чудаковатого профессора с бородкой клинышком и пенсне меня занесло в прошлое, ровно на сто лет назад. Открытие не стало шоком. Удивить человека двадцать первого века непросто, почти нереально. Если бы Березовский приехал в Россию и передал все активы государству, а Ходорковский сказал, что хочет до конца жизни шить рукавички, чтобы искупить все грехи свои тяжкие, тогда бы я удивился. А тут - нет. Принял к сведению, записал в кору головного мозга и всё. Ну, попал и попал, бывают истории куда хуже.

Взаимопонимание с профессором мы нашли быстро. Невольный изобретатель машины времени не стал впадать в ступор. Разве что помощничек его, юноша бледный со взором горячим, относился ко мне то ли с некоторой ревностью, то ли с подозрением. Третий человек из этого времени - офицер так не похожий на наших вояк, похоже долго не мог въехать в тему: кто я такой и откуда свалился на их голову, и несколько раз спрашивал о каком-то шампанском.

В доме нашлась одежда подходящего размера, и я облачился в некое подобие сюртука, жмущего в плечах, и клетчатые брюки-дудочки. Мои дранные джинсы большого интереса у учёных не вызвали, думаю, американские ковбои уже щеголяли в штанишках куда более лучшего качества. А больше со мной ничего не было. Голым пришёл в свой мир, голым, по сути, из него вышел.

Прислуга накрыла стол в гостиной. Не скажу, чтобы его ломило от яств, но еда пахла по-настоящему, как должна пахнуть натуральная пища, не снабжённая непонятными примесями с таинственными маркировками, от которых в лучшем случае не будет вреда. Меня учили пользоваться ножом и вилкой, хотя в обычной обстановке я напрочь забывал об этикете и ел как было удобней - руками, с книгой или газетой. Однако не хотелось ударить в грязь лицом, поэтому приходилось следить за собой и, заодно, присматриваться, как ведут себя собеседники.

- Говорите, вы из двадцать первого века? - оторвавшись от тарелки, спросил помощник.

Я знал, что его зовут Аркадием. Первым делом мы были представлены друг другу, таковы традиции, и я находил их весьма симпатичными.

- Совершенно верно. Меня выдернуло из две тысячи девятого года.

- Ну и как там, как живёт Россия, кто на престоле? - включился в беседу офицер.

Я вздохнул, отставил прибор, вытерся салфеткой и откинулся на спинку стула. Разговор предстоял нелёгкий, хуже того - тяжёлый. Если кого-то и ждало нынче потрясение, так это их. Мне вдруг сделалось жаль столь милых людей, не представляющих, через какие муки пройдёт родина. Более того, не знающих, как жестоко с ними поступят спустя всего-то восемь лет, когда раздутый всякой сволочью пожар революции сожрёт немало достойных детей России.

- Что я могу сказать? Россия живёт как всегда - думая, что хуже других. А престол, его не будет. Вернее будет, но не такой. Просрали вы вашу Россию, господа, просрали, - с неожиданным гневом прокричал я.

Их было трое - профессор, его ассистент и поручик Одинцов. Они дождались, когда пришелец из будущего уляжется в спальне, и сидели теперь перед горящим камином, глядя на весело прыгающие красные огоньки.

- Может, это всё ложь? - с надеждой спросил поручик.

- Не думаю, - устало произнёс Дементьев. - Зачем ему врать? Более того, я заметил, как ему было больно, когда он рассказывал нам обо всех этих ужасах. О таких вещах не лгут. Вынужден признать, господа, мы накануне грандиозного перелома, и я боюсь, что ничего хорошего нас не ждёт.

- Он мог приукрасить, сместить акценты, - осторожно сказал Аркадий, которому не хотелось верить в то, что его товарищи по партии могут сотворить с Россией. Разве ради такого исхода он собирался бороться с постылой монархией?

- Всё может быть, господа, но если свершится хотя бы десятая часть из того, о чём он поведал, мне страшно за Россию. И не только за неё. Я боюсь за вас, Аркадий, за вас Андрей Евгеньевич...

- А за себя, Аристарх Петрович? - вскинулся помощник.

- За себя - нет, - отрезал профессор. - В конце концов, я достаточно пожил на этом свете. Мне бояться нечего. А вот вам, молодёжь... - он не договорил.