Виктор Ассаул - Бурые Маслянистые Пятна

Муут отошел в сторону, но едва толпа поравнялась с ним, кто-то схватил его под руки и потащил за собой. Муут оказался в самой гуще манифестантов и, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, время от времени вскидывал руки вверх и кричал вместе со всеми. На каком-то перекрестке к демонстрантам подскочили специально обученные люди и раздали какие-то листовки, после чего шествие возобновилось.

Так продолжалось часа два, потом без всякой команды толпа стала редеть, и Муут остался на улице один. Он развернул листовку и прочитал: "Здравствуй, дорогая мамочка!

Прошел уже второй месяц каникул. Здесь у нас очень весело и хорошая погода. Я подружилась с хорошими девочками, мы вместе играем. Но вот уже неделя, как мы не видимся, не гуляем даже во дворе. С тех пор, как загорелся соседний дом.

Мамочка! Почему ты мне не пишешь? Мне иногда становится очень грустно и страшно. Сижу и смотрю в окошко…

Мамочка! Забери меня обратно. Здесь стало не так, как было раньше, и я по тебе соскучилась. Все взрослые стали какие-то серьезные, что-то, наверное, случилось, а что – никто не говорит. Дядя Бул весь день бывает на работе, приходит усталый, хмурится.

Мамочка! Приезжай скорее. Я хочу домой, мне здесь плохо. Я тебя очень жду."

Муут отбросил листок, решив, что пропагандистская компания в последнее время приняла чересчур изощренный характер.

Когда вдалеке показались дома аристократического района, Муут вздохнул с облегчением – "это тебе не Трущобы!" И хоть от бомбежек пострадал он больше всех, и развалины эти, и груды щебня, но чувствуется здесь порядок. Однако и здесь было неспокойно – началась перестрелка.

Что за черт, подумал Муут. Теперь и здесь стреляют!

Перестрелка смолка так же неожиданно, как и началась. Теперь можно было идти спокойно – прохожие попрятались и не скоро теперь выйдут на улицы. Наскоро перекусив в пустом кабаке, Муут торопливо зашагал в сторону окраин. Так он шел долго и не встречал ни единого прохожего. Иногда вдалеке мелькали маленькие человеческие фигурки и исчезали, едва он подходил к ним поближе.

– Эй, парень, стой! – из подворотни ему махал руками какой-то бородатый человек. – Не ходи туда! Там воинствующие монахи! Иди сюда, скорее!

Муут сделал вид, что не заметил.

Ловушка, подумал он. Знаем.

Но когда ему навстречу вышли трое, он пожалел, что не свернул в подворотню. Впереди шел человек без лица с сумкой в руках. Он подходил к прохожим и вытаскивал из сумки какую-то бумагу.

Сбор подписей, догадался Муут.

Второй нес на вытянутых руках старинный грамофон с большой, ржавой трубой. Из трубы лилась грустная, заунывная мелодия. Третий тащил за собой огромный барабан, время от времени ударяя в него в такт музыке. Если прохожий отказывался подписаться, музыканты, крадучись, словно ведомые звуками, подходили сзади и начинали выкручивать руки.

Не желая испытывать судьбу, Муут не глядя на бумагу – наверное, это было какое-то воззвание – поставил подпись – первое имя, которое пришло в голову, и пошел дальше.

Было уже пять часов вечера, когда Муут заметил, что давно не встречает развалин. Путь его пролегал мимо грязных одноэтажных построек. Из мелких лавочек доносилась ругань, около третьесортных публичных домов торговали индульгенциями, тут и там мелькали огромные неоновые вывески над кабаками и кинотеатрами. К Мууту то и дело подходили небритые типы и предлагали гашиш, морфий и еще что-то, о чем Муут и не слышал. Он шел вперед и никак не мог отделаться от мысли, что здесь, на окраинах никто не слышал ни о бомбежках, ни о прочих неприятностях, и живут прежней безмятежной жизнью.

Но вот и эти районы остались позади, улицы совсем опустели – видимо, здесь уже никто не жил. Несколько домов горели, но никто не собирался их тушить – никому до них не было дела.

Муут остановился было, но ветер ударил в лицо пеплом и черным тошнотворным дымом. Отвернувшись, он побрел дальше.

Чуть поодаль, прислонившись к стене, стоял человек и тупо, не мигая, смотрел на огонь. Муут вспомнил, что сбился со счету и не знает, в каком квартале находится. Он подошел к человеку, но тотчас отпрянул – остекленевшее, лишенное эмоций и жизни лицо напугало его.

Когда Муут, наконец, добрался до предместий, было уже поздно. Он выбрал для ночлега одну из заброшенных дач, выломал дверь и, найдя некое подобие кровати, улегся, не раздеваясь. Тело ныло от усталости, но на душе было легко – полдела сделано. Городище со всеми своими страхами и противоречиями осталось позади. Через минуту он уже спал, как убитый.