- Сегодняшний крестьянин уже не тот, - Устрялов отвечал быстро и уверенно, тем самым показывая и доказывая тщательность проработки своих идей. - Он разбогател, разжирел на «ножницах цен», на нэпе, на сплошной механизации сельского хозяйства, на импортных поставках тракторов и экспорте своей продукции в индустриальную Европу. Его детей возят в школы, их самих обучают грамоте летучие отряды Пролеткульта, их семьи пользуют земские врачи, а жены рожают в восприимных покоях. Нет, такой фермер больше не возьмется за вилы. Как не взялся за ружье европейский буржуа, когда пролетарская революция сковырнула его с тела истории.
Но как только потом, много позже понял Михаил Николаевич: самое главное в его жизни оказалось сказано не в литерном поезде, а когда он вызвался проводить Устрялова домой. В голове странным рефреном крутились сказанные Верховским слова: «Мы вновь вступили в период российской истории, когда армия и флот, ее единственные союзники, играют самую активную роль в обеспечении политической стабильности. Это повтор эпохи дворцовых переворотов, но, как говорят марксисты, на более высоком витке исторической спирали». Устрялов задержался на пороге дома, внимательно посмотрел на Михаила Николаевича и сказал то, что могло предназначаться только ему - самому молодому генералу российской армии:
- Идет диктатор, Михаил Николаевич, идет, не звеня шпорами, не гремя саблей, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет «голубиной походкой», «неслышной поступью». Он рождается вне всяких «заговоров», он зреет в сердцах и недрах сознания.
Звонок телефона заставил Михаила Николаевича оторваться от воспоминаний, посмотреть на стол, где теснились аппараты различных форм и цветов, определить тот, что осмелился нарушить тишину, а затем, почти нервно сунув окурок в горшок, стремительным шагом дойти до источника звонка и сорвать трубку, вжав внезапно вспотевшей ладонью в ухо.
Телефон экстренных сообщений.
Значит, где-то и что-то пошло не так, как планировалось. Понимание того, что в операциях подобной скрытости и масштаба всегда что-то идет не так, как планировалось, отнюдь не успокаивало.
- Тухачевский.
- Покушение на объект А. Сопровождающий ликвидирован, сам объект в тяжелом состоянии. Убийцу задержать не удалось.
Вот черт! Черт!
Звонивший продолжал холодным тоном, без тени волнения, будто автомат:
- Использовался ручной гиперболоид повышенной мощности.
- Подождите, - на другом конце провода послушно умолкли. - Везите Ленина. то есть объект А в Институт крови. Институт под нашим контролем?
- Нет. Он не внесен в список первоочередных объектов.
Тухачевский прикусил губу. Еще один громадный прокол. А ведь списки неоднократно выверялись! Институт следовало включить туда как объект стратегического значения! Не секрет, что именно там Алексей Николаевич излечился от гемофилии. Кто контролирует институт, тот контролирует. все! Опять невольно вспомнилось любимое выражение Кобы: «Переворот - это вам не лобио кушать». Не лобио.
- Немедленно группу захвата в институт. Пусть Дзержинский и Сталин дадут самых лучших, - от волнения Тухачевский перешел на открытую речь. - К тому времени, как доставят туда Ленина, институт должен быть нашим. Малиновского арестовать. Он знает, что делать. И он должен сделать, - Михаил Николаевич бросил трубку, не дожидаясь ответа.
Час великого перелома
25 октября 1929 года, 23:00
Никогда не думал, что заключительный акт драмы будет проходить именно так. Диалектика истории горазда на гримасы. И вряд ли молодой человек в полувоенной форме с единственным серебряным Георгием на груди понимает хоть что-нибудь. Прости, брат Саша. Мы пошли другим путем и победили. Неважно, как получить власть, политические последствия этого акта прояснятся позже. Архиважно не выпустить власть из рук. Никогда. Хватит! Хватит, господа трусливые оппортунисты, говно нации, тискающие за спиной товарищей подметные письма в паршивых газетенках побитых молью «буревестников революции», хех-де, они не согласны брать власть, которая сама падает им в руки перезрелым плодом. А эта золотая молодежь из Таврического! Унаследовала депутатские места, должности и даже фракции от своих папенек! Считали себя неприкасаемыми, вечными и требовали ответственного правительства. Долго копали яму, в которую сами и попали со своим ответственным правительством. Пришел товарищ Железняк, и нет Думы. Слиняла сраная демократия за какой-то час. Час великого перелома.
Читать дальше