Комбат Найтов - Мы взлетали, как утки…

На мою возню с деревяшками обратил внимание и комиссар. Спросил – зачем?

– Это контейнер для мелких бомб. На самолете установлен бомбовый прицел ПБП-1б, но через него днем практически ничего не видно. Сбрасывание одиночных бомб фактически бессмысленная трата боеприпасов.

Он не поверил. Я выложил пятнадцать металлических листов на «дороге» на полигоне с дистанцией двадцать пять метров, как положено в немецкой армии. Предложил на спор ему пройтись двумя «чайками» с «сотками». А я зайду на «ЦКБ-57» с четырьмя кассетами с РПГ-40. Я победил! Вообще-то, мы уже это проходили, и коньяк Ереванского завода оценили вполне. Но! Количество ящиков было не определено соответствующим наставлением НИИ ВВС. Они, кстати, первыми закочевряжились! Дескать, в этом случае и прицел не нужен. Точно! Нафиг не нужен, только голову об него бить. Берешь цель, проводишь прямой угол от нее, и ориентир, лежащий на траверзе. Закрываешь крылом и жмешь кнопку – и вуаля! Триста метров по направлению накрыто. С одного контейнера.

И вообще, комиссар оказался очень внимательным и отзывчивым товарищем. Практически сразу он понял, что поддержать – много дешевле, чем задробить. Помогал и привлекал со своей стороны многих людей. Короткая стычка произошла, когда я на тактике начал производить разбор действий «люфтов». Дескать, товарищ Сталин говорит, что мы с немцами дружны как никто.

– Разрешите вопрос, товарищ комиссар!

– Ну, давай!

– Вы какого года рождения?

– Десятого.

– Следовательно, в тридцать восьмом вам было двадцать восемь лет, так?

– При чем здесь это?

– Значит, вы помните, что товарищ Сталин говорил тогда про немецких фашистов?

– Ну, теперича не то, что давеча. Товарищ Сталин говорит…

– А он не может сказать, что наш единственный враг сидит за Неманом. Он надеется, что мы, рядовые коммунисты и комсомольцы, понимаем, что не случайно именно в западные округа направляется новейшая техника. «Ил-2» заточен для борьбы с вражескими колоннами и танками, товарищ комиссар. Кампанию в Польше разбирали?

– Ну, было дело.

– А мы, в Воронеже, искали средство борьбы с этим явлением. Кассетные бомбы – один из способов, товарищ комиссар.

Алексей Михайлович поморщился, но две эскадрильи «И-153» стали нашим прикрытием.

Впрочем, не полетами только были заполнены эти дни. Меня выволокли буквально на какую-то свадьбу в Даукше. Там знойная брюнетка взяла в оборот. Красивая, надо отметить. Я пригласил ее потанцевать и почувствовал, что влип. У нее были очень красивые большие глаза. Ее муж погиб в тридцать девятом под Данцигом. Она похлопала длиннющими ресницами, сказала что-то интригующее на не совсем понятном языке, в котором прорывались русские слова. В результате мы оказались где-то на сеновале, где остро пахло сеном и коровьей мочой.

Чуть в стороне шумно дышали несколько буренок. Она остановилась у самого входа и немного повозилась со своей юбкой. Под той ничего не оказалось. Трусики я обнаружил в ее руке. Она заботливо надела мне изделие номер два на соответствующий орган, и для нас остановилось время на несколько часов. Кристи, ее звали Кристина, убежала под утро, а я, не выспавшись, притащился на аэродром, где с утра начинались полеты. Но увидев мою шею, товарищи дали мне немного поспать.

С Кристиной мы встречались почти каждый вечер, возле плотины, где была ГЭС, которая обслуживала и аэродром, и станцию. Замужем она была около двух недель и два года вдовствовала. Сама из Данцига, но жила у родителей бывшего мужа и бесплатно ухаживала за их коровами. Ее интерес ко мне был не особенно случайным. Об этом мне поведал сначала начальник особого отдела, а потом эти же слова подтвердила и сестра ее бывшего мужа. Она прибежала сообщить мне, что Кристина прийти не сможет, у нее «женское недомогание». Сестра была девочкой лет шестнадцати на вид. Чуть позже выяснилось, что ей восемнадцать, но это значения никакого не имело. Она спросила: зачем пан офицер якшается с Кристи, которая спит с немецким шпионом Вацлавом? Я пожал плечами. Мне было все равно. Я не считал Кристи чем-то большим, чем…

– Вы знаете, что будет война? – спросила девочка.

– Знаю.

– Кристи не жидовка, она полячка, я не знаю, почему мой брат и вы клюнули на эту продажную женщину! Зачем она вам?

Что ей было ответить? Что мне все равно? Ребенку так отвечать нельзя. Я протянул к ней руку. Но она отбила ее, злобно прошептав какие-то еврейские ругательства. Потом долго плакала, сидя на траве возле меня.