Василий Сахаров - Булавин

— Господин Уитворт, — говорил датский посланник адмирал Юстас Юль, кивая на трехтысячную колонну шведских пленных, — вы считаете, что победа царя дутая?

— Да, — коротко отвечал ему сэр Чарльз Уитворт, полномочный и чрезвычайный представитель Великобритании (с этого года, после подписания унии с Шотландией, именно так стала официально именоваться Англии).

— И почему?

— У меня имеются очень хорошие и достоверные источники информации среди приближенных царя Петра. И я знаю, что пленные взяты не под Рудней, а под Лесной, и мортиры со знаменами, которые показывают народу, это еще Дерптская добыча.

Как раз в этот момент перед сановниками и важными гостями проезжали сваленные на телегу шведские полковые флаги, и датчанин, взглянув на них, согласился с англичанином:

— Вы правы. Я не вижу здесь знамен Вестманландского и Вестерботеннского полков. А в своем послании к русскому народу царь особо указал, что отличившиеся зверствами и жестокостью в сражении под Фруштадом королевские соединения разгромлены, и тем самым, убитые шведами пленные солдаты русского экспедиционного корпуса отомщены. Видимо, нас с вами пытаются ввести в заблуждение, сэр Чарльз.

Не в состоянии больше слушать речи, возомнивших о себе не весть что, заносчивых иностранцев, которые считают его народ дикими варварами, царевич отошел от них в сторону, и вновь посмотрел на русское войско. Выжившие в битве под Рудней, немногочисленные солдаты Рязанского и Псковского полков, гордо вскинув головы, по дарованной царем привилегии, в этот день шли впереди гвардейских полков. Они выжили в хаосе войны и выстояли против всей мощи знаменитой шведской кавалерии, и пушки на городских стенах, выстрелили холостыми зарядами, приветствуя этих сильных и несгибаемых людей, которые стояли по колено в своей и чужой крови, и не отступили. За ними настал черед семеновцев и преображенцев, среди которых, не смотря на осеннюю сырость, в открытой коляске, ехал царь Петр. Отборные воины гвардейских полков, высокие и широкоплечие русские мужики, самые лучшие представители своего народа, его элита, проходили торжественно и величаво. Но царевич смотрел не на них и не на шведских полковников и генералов, плетущихся следом, а на своего отца.

Петр Алексеевич Романов был худ и бледен, глаза навыкате, на голове треуголка с несколькими дырками от пуль, а пустой левый рукав простого мундира заткнут за армейский ремень. В этот момент, царевичу хотелось кинуться к отцу и как-то его поддержать, но он понимал, что никогда этого не сделает, духу не хватит, а тут начали выкрикивать славу царю и, подхваченный всеобщим ликованием, Алексей тоже кричал от радости и из его глаз лились слезы умиления. Снова палили городские пушки, приветствуя своего монарха и его гвардию, которые вернулись домой. Вверх летели сотни шляп и народ, на время, позабыв все претензии к царю, был рад ему так, как никогда до этого момента.

— Слава царю Петру Алексеевичу!

— Ура-а-а!

— Победа!!!

— Виктория!

— Виват Петр!

Полки прошли и народ расходился праздновать триумф царя. На какой-то срок все плохое было забыто и похоронено под радостью победы, и Алексей был счастлив. Однако трехдневные праздники с салютами, фейерверками и балами прошли. Жизнь покатилась по своей колее, и настал момент царевичу отчитываться перед отцом за все свои дела.

Государь, даже будучи лишен одной руки, не потерял своей энергичности и знал обо всем, что происходило в Москве за время его отсутствия, и с сына требовал отчета за каждую мелочь. И пришлось бы царевичу туго, как выяснилось, на него поступило около полусотни доносов от самых разных людей, навещавших его в Коломенском дворце во время болезни Петра. Но за него заступился Федор Юрьевич Ромодановский, и царь не был к нему слишком строг. Наследник престола отделался только выволочкой за негодное управление городом, и после этого был отстранен от всех своих дел, но в опалу не попал, остался при дворе и был вынужден исполнять новые поручения царя.

После ранения Петр Алексеевич торопился жить и хотел переделать все самые важные дела за один раз. И первым таким делом было крещение в православную веру его любовницы Екатерины, а царевич, подчинившись воле самодержца, стал ее крестным отцом. Затем, с подачи Сената и придворных подхалимов, царь переименовался в императора всероссийского и от «благодарного» народа ему был присвоен титул Отец Отечества. И как только это случилось, он решил незамедлительно жениться, так что вскоре Алексей Петрович присутствовал на свадьбе своей крестной дочери, которая выходила замуж за его батюшку. Такие вот дела происходили в государстве Российском, сразу по возвращении Петра Первого в Москву.