Игорь Пронин: Наполеон. Книга 1. Путь к славе

— Вы бывали прежде в Париже? — спросил Остужев, чувствуя, как по виску катится капелька пота. Что-то назревало, происходило, откуда-то приближалась опасность, и он не мог объяснить, как он это чувствует. — Ханс, это великий город.

— Великий, — кивнул Ханс. — Нет, прежде не бывал. Я вообще никогда раньше не выезжал из Пруссии.

Они говорили на восточном диалекте немецкого языка. Александр Остужев, дворянин, сын помещика из-под Владимира, однажды попробовал выучить французский язык — чтобы читать модные романы и нравиться девушкам. К его собственному удивлению, дело заняло не больше месяца. Французский открыл для Александра целый новый мир. Нет, не тот, где юноши читали стихи возлюбленным, а те в свою очередь искали повода впустить ухажеров ночью в дом, так чтобы не заметил отец и не был оскорблен жених в годах… Сюжеты модных романов Александра не заинтересовали. Но фон, на котором разыгрывались нехитрые истории… Остужев любил свою родину. И лес, и река, и отчий дом, и милые дочери соседей — все волновало сердце Саши. Вот только странная тоска объяла душу. Он должен был найти способ увидеть то, что так манило его. Дальние страны! Тот же Париж, непременное место действия большинства французских романов. Хоть раз, да окажутся герои в этом удивительном городе! Остужев попросился на службу, проявил редкий дар к языкам и быстро продвинулся по линии иностранных дел. И вот он был здесь, в Париже.

— Удивительная у вас способность, — сказал Ханс, выглянув зачем-то в окно кареты. — Говорю с вами, будто с земляком. А ведь когда впервые увидел вас — едва понимал!

— Просто вот так получилось, неожиданно открылся талант, — пожал плечами Остужев и утер пот со лба. — Далеко ли нам еще?

— Нет, с четверть часа, — уверенно ответил пруссак. — Я говорил с кучером, он из Эльзаса. Не находите ли, что на улицах многовато вооруженных людей?

— Революция… — пробормотал Остужев, косясь в окно. — Монархия свергнута, а без Богом данного короля кто может чувствовать себя в безопасности?

— Ну, женщин-то на улицах много. И каких женщин! — Ханс причмокнул, и воспитанный в строгости Александр почувствовал неловкость. — Эти фрау… Ради них стоило прокатиться по Парижу. А если женщины ходят без провожатых, без опаски, значит, не так уж все плохо. Тогда почему так часто вижу я в этих кварталах, так близко от Конвента, людей с мушкетами?

Ханс лукаво посмотрел на Остужева, словно учитель, задавший ученику задачку с подвохом. Немного помедлив с ответом, Остужев решился:

— Люди Конвента? Я слышал, недавно были волнения в пригородах. Говорят, туда вводили войска и позже многих из восставших казнили.

— Санкюлоты. — Ханс посерьезнел и выпрямился. — Отребье. Они хотели вернуть якобинцев, Робеспьера, они снова желали казнить и казнить — их забавляет вид крови! Я ненавижу нищих, герр Александр Остужев. Судите меня, как вам угодно, но человек, который не смог отыскать себе иного места в жизни, как только самое последнее, и остается на нем, плодя, как они обычно делают, новых и новых глупых детей со своей дурной женой, не нашедшей себе иного мужа… Их нужно отстреливать, как диких зверей, время от времени. Как хищников! Потому что от поколения к поколению они становятся все злее и все глупее.

— Позвольте! — Александр изумленно вскинул брови. Ханс всегда казался ему спокойным, не слишком образованным, но добродушным слугой. — Позвольте, Ханс! Вы не можете так говорить о людях, которых жестоко угнетали Бурбоны! Они поднялись и сбросили ненавистную им королевскую власть!

— И это говорит подданный российского самодержца? — усмехнулся немец. — А только что вы упоминали о власти Богом данного короля. Да, их угнетали. Только вопрос: сами ли

они поднялись? Или их злобу и глупость кто-то просто использовал? В любом случае, как только к власти пришли такие, как они, начались казни. Якобинцы убивали целые семьи, женщин и детей, лишь потому, что те были — аристократы! И странным образом их имущество оказывалось… Ну, оно всегда у кого-то «оказывается», верно? Я очень рад, что Франция смогла стряхнуть с себя и братьев Робеспьеров, и всех остальных. Теперь террор можно закончить. Но санкюлотам из предместий это не по душе. Ведь тот, кто не желает трудиться, не хочет учить своих детей ничему, кроме злобы, всегда останется нищим. Терять им нечего, но кровь они любят. Я рад, что Баррас и другие показали им цвет их собственной крови, когда расстреливали рабочих.