Юрий Корчевский - Заградотряд времени

Как-то вечером, после отбоя, в святое для курсантов время отдыха, ко мне подошел один из курсантов нашей группы, Евгений:

— Пойдем покурим, Петр.

— Не курю.

— Ну, тогда просто поговорим.

Я пожал плечами:

— Пойдем.

Мы вышли на широкую лестничную площадку с урной в углу.

— Ну, как тебе наша школа?

— В каком смысле?

— Ну, в общем.

— В общем, нормально, спецподготовка основательная.

— А преподавателями доволен? Ну, жмут!

— Это их работа. А довольными или недовольными здесь могут быть они — нами.

Евгений кивнул, а потом вдруг заметил:

— Что-то сводки тревожные. Смотрел по карте? На севере их 9-я армия канал Волга — Москва пересекла у Яхромы, западнее танковая группа прорвалась, наши Солнечногорск оставили, уже под Крюково бой идет. И с юга до Мердвеса подошли, с трех сторон столицу окружают! Похоже, политрук наш и сам-то не слишком верит, что одолеем немца. Ты как думаешь, Петр? — с тревогой глядел на меня Евгений.

— Не взять им Москвы, Женя, не дрейфь; не по зубам она им, подавятся. А вообще пошли спать. Завтра взводный зачет принимать будет на полигоне, силы понадобятся.

Я бы и не вспомнил о нашей беседе, если бы, возвращаясь из столовой, не столкнулся в коридоре с военным из «третьего кабинета». Он на несколько секунд задержал на мне свой цепкий взгляд, и я — больше интуитивно — понял, что интерес Евгения к моему отношению к школе и тревога за судьбу Москвы неслучайны. Очень похоже, «стукачок» он, тайный осведомитель особиста. Без таких работа уполномоченного Особого отдела невозможна.

Поскольку в моей учебе все продолжалось нормально, я понял, что у ведомства Абакумова ко мне претензий нет. На фронте мне не раз приходилось слышать об «особистах», усердствовавших в выявлении «изменнических замыслов» комсостава. Если трибунал увидит «измену Родине», по статье 58-1 «б» — расстрел с конфискацией, за «пораженческую агитацию», по статье 58–10, части 2, карали большим сроком в исправительно-трудовом лагере.

А на днях из казармы исчезла группа курсантов. Поговаривали, что их забросили в немецкий тыл — помогать организовывать партизанские отряды, совершать диверсии, вести разведку. Только вчера они сидели рядом с нами в столовой, спали на соседних с нашими койках.

Как-то неожиданно это получилось. Наверное, так же и мы, когда придет время, покинем стены этой казармы. В ОМСБОНе — лишь небольшой постоянный штат инструкторов и преподавателей школы разведки. Остальные — курсанты. Проучились два-три месяца и — на задания.

А в ночь на первое декабря нас подняли по тревоге, раздали автоматы с боекомплектом, усадили в крытые брезентом грузовики. Никто не знал причины, некоторые курсанты предположили, что немцы прорвали фронт, и нас бросают заткнуть этот прорыв.

Ехали мы, впрочем, недолго. Машины остановились, последовала команда: «Выходить строиться».

Курсанты из местных, москвичей сразу же узнали место. Так это же Нескучный сад! Воробьевы горы!

Было довольно морозно: градусов двадцать, а может быть, и больше — кто их измерял? Лежало много снега. Одеты мы были тепло: шапки-ушанки, полушубки, на ногах — валенки. Руки грели рукавицы, причем армейские: они походили на варежки, но для большого и указательного пальцев были сделаны свои отделения, чтобы можно было стрелять, не снимая их.

Построились. Насколько я заметил, нас было около взвода — остальные машины с курсантами проехали дальше.

Перед нами выступил командир роты:

— Слушай боевую задачу. Перед вами — противник, парашютисты. Рассыпаться цепью, оружие — на боевой взвод. Огонь открывать без предупреждения и сразу на поражение. Об одном прошу — товарищей своих не перестреляйте. Вы все одеты в полушубки. Кто в них — свой, кто одет иначе — враг. Вопросы есть? Нет. Вперед — марш!

Мы рассыпались цепью, довольно густой — через пять метров друг от друга — и двинулись вперед. Где-то впереди, в полукилометре, послышалась автоматная стрельба. Мы передвигались медленно — мешал глубокий снег, да и соседей по цепи не хотелось упускать из вида, что немудрено. Полушубок — хорошая одежда, теплая и удобная, но в темноте его светлый верх сливался со снегом.

Впереди засверкали огоньки, ночную тишину рассек треск выстрелов. Я сразу упал, а нерасторопные были сражены пулеметной очередью. Я сразу узнал басовитый голос немецкого МГ-34. Сзади подгонял взводный:

— Вперед, ползком — вперед!

Поползли. Только в снегу, в валенках и полушубках, ползти непросто.