Андрей Архипов - Ветлужцы

— И нужно! Но не нам! Не понимаю я, зачем ты в это дело ввязался, Захарий Матвеич. Какой тебе с этого навар будет? Неужто чутье купеческое на этот раз подвело тебя?

— Ха… Как было не влезть к медведю в берлогу! Ведь по дешевке мне ивановские [4] Ивановские — Иваново ста, купцы золотой сотни Новгорода, делающие вклад в казну церкви Иоанна Предтечи на Опоках, который составлял 50 серебряных гривен, т. е. примерно 200 гривен кун (устройство Иванского купечества завершилось грамотой Всеволода Мстиславовича от 1130 г.). скорлат отдали, а водмол [5] Скорлат — сорт дорогого сукна; водмол — грубое немецкое сукно. так и вовсе за бесценок. Ступай, говорят, Захарий, до Мурома через Ветлугу реку, ищи там купца Онуфрия да продавай наш товар себе в прибыток. А коли узнаешь что про него худое, так торопись вернуться, в долгу не останемся. И если разорение ему какое учинено было, так по мере сил накажи тех разбойных людишек… И Кузьму с Якуном мне сосватали. Скажи, Федька, с чего бы это им такую силищу посылать, а? До разговора со мной уже прознали что-то про дела ветлужские?

Федор протер ладонью мокрую от дождевых капель бороду, стряхнул брызги вниз и наклонился к самому уху купца:

— Не мое это дело, Захарий Матвеич, но про буртасцев мы тоже с тобой слыхали. А их было не меньше, чем нас на ушкуях. Уж лучше подешевле сукно развозить да локтями [6] Локоть — единица измерения длины, не имеющая точного значения и примерно соответствующая расстоянию от локтевого сустава до конца вытянутого среднего пальца руки. Полотно продавали рулонами (штуками), каждый из которых по длине был обычно не меньше 50 локтей. его продавать, чем головы свои понапрасну класть за такие вот подачки.

— Кто бы еще дал мне его по доброй цене! В розницу у суконников не укупишь, а весь товар с того же Готланда [7] Готланд — остров в Балтийском море. эти мерзав… они целиком скупают. Нет у меня столько серебра, дабы встрять в ту торговлишку! А вот если на щит местные поселения взять, тогда смогу и вклад церковный в Ивановское общество внести, а не просто монетами на покупку сукна разжиться. Да и ты небось долю захочешь выкупить, а? Вижу-вижу, по глазам заблестевшим. Не торопись с этим, обучись сперва. Ты ведь лишь прошлой весной помощником моим стал… Ха! А сколь со мной ходишь всего, годков семь уже? Ох, время летит! Совсем молодым ведь тебя брал к себе…

Тонкий медвежий рев перекрыл шум дождя, заставив скривиться Захария и вздрогнуть Федора.

— Опять изгаляться начал, — чуть не сплюнул купец на узкую дощатую палубу под ногами.

— Вот-вот, отпустил бы зверя, авось выживет, — поддержал его Федор.

— Да не про косолапого я! Медвежонок тот надоест ему когда-нибудь, и прогонит он его в лес. Над нами всеми Завидка издевается, насилу спроворил я его к Кузьме на день. И дернул же меня нечистый на него согласиться… Об этом более всего жалею. Хотел купцу знакомому угодить, когда тот предложил мне сына младшего до осени в обучение. Даже подумал вначале, что это ивановские мальца пихают для погляда за мной, ан нет… Видать, не знал мой знакомец, что делать с этим убогим. А ныне я не ведаю, как от него отделаться, какое уж тут обучение! Вроде слушается во всем и умом не скуден, да ведь каждый день что-то учиняет, стервец. Один раз драку с черемисами затеял, так я насилу откупился отрезом, потом дружинных двоих подначивать стал…

— Это когда он их уйти уговаривал?

— Ага. Давайте, мол, сбежим, захватим лодку малую и купцов щипать начнем на Волге-реке. Те ко мне ринулись с наветом, а я сразу в ответ ему спрос учинять: зачем он людишек моих баламутит? А этот… шутка, мол, то была, а дружинные твои на нее купились! Кто же знал, что умом они небогаты? Тьфу… кха-кха… А когда мы весной медведицу на рогатину посадили и он детеныша ее на ушкуй взял и в короб засадил? И ведь как хитро это обставил, шельмец: со мной поспорил, что плясать его выучит и гадить лишь на берегу мохнатый будет! Одно радует — он почти все лето на погосте просидел и на глаза мне не показывался. А вечор что удумал… Не знаешь? Шелом на зверя своего привязал и палку вручил, дабы тот ее обеими лапами держал, будто меч это. Прохожу мимо, людишки мои улыбаются да взгляды прячут… Никак меня через этого топтыгина им высмеивал! Ссажу на берег, как есть ссажу стервеца или измордую до посинения! Что угодно пусть его отец мне высказывает потом…

— Дымы, Захарий Матвеич, дымы! Умудрился кто-то развести под проливным дождем! — донеслось с носа ушкуя.