Виктор Побережных: Три дня и вся жизнь

— А ты, — он снова усмехнулся, — Вытяни руки вверх и повернись ко мне правым боком. Молодец! Теперь медленно правой рукой…Я сказал медленно! Открой крышку кобуры. Так. Теперь так же медленно, левой рукой, двумя пальчиками достань пистолет. Так, молодец. Теперь отпускай его..

Заметив, что я замешкался, и правильно истолковав моё затруднение, он продолжил.

— А вот ненужно в кобуру пихать оружие с досланным в ствол патроном! Ничего. Тут травка, мягко упадёт, не выстрелит! А теперь четыре шага вперёд. Стой, повернись спиной и встань на колени. Руки не опускай. Петя. Дай ка мне пистолет. А ты, хм, шпион, повернись ко мне. Сядь, руки на колени и рассказывай.

— А что рассказывать-то, товарищ старшина, — выполнив все распоряжения погранца я вздохнул. — нечего мне рассказывать. Вернее права не имею!

— Вот даже как? — старшина хмыкнул и мельком бросил взгляд в сторону навеса, возле которого собрались женщина с детьми, наблюдая за нами. Боец Лавочка (наградил же господь фамилией!) продолжал торчать около машины. — Допустим. Допустим не имеешь права. Оружие откуда?

— Взято с немецкого лётчика, вместе с ремнём и планшетом. Лётчик — обер-лейтенант Йоган Фельц. Его документы в планшете. Только разрешите, я сам их достану. Остальное, что там находится, не имею права вам показать. Только сотрудникам госбезопасности или особого отдела дивизионного уровня, или руководства НКВД, не ниже районного. Вообще, содержимое планшета необходимо доставить в Москву, в наркомат внутренних дел, товарищу Берии.

— Самому наркому? — старшина снова усмехнулся.

— Можно товарищу Меркулову или товарищу Фитину, — уж некоторые имена я знал. Поэтому говорил уверенно. Только я открыл рот продолжить разговор, как раздалось громкое урчание моего живота. Голодный, а тут увидел, как женщина стала на расстеленный перед навесом платок еду выкладывать. Да так громко заурчал сволочь, что она аж ко мне повернулась, а дети захихикали.

— Ясно, — старшина снова усмехнулся. Сколько он может ухмыляться-то? — Давай, аккуратненько и без глупостей, доставай документы немца.

Дождавшись, пока я выполню его распоряжение, он продолжил.

— Бросай мне и руки вверх! — не отводя от меня ствол автомата, он подошёл к лежащим на траве документам и каким-то единым, слитным движением подхватил их с земли, сделав быстрый шаг назад. Держа раскрытое удостоверение немца левой рукой на уровне автомата он бросил на него быстрый взгляд. — Свои документы есть?

— Я уже сказал вам, товарищ старшина, что предъявить их могу…

— Ясно-ясно, — прервал он меня. — Что же мне с тобой делать-то, мил человек? Сам посуди: в одежде иностранного производства, без документов, с оружием врага…

— Доставить руководству, — предложил я радостно. — А там решат!

— Или грохнуть тебя, чтобы не было проблем, — улыбнулся тот.

— Не надо меня грохать! Мне в Москву надо! — честно говоря я перебздёхнул. Ведь действительно, грохнет и никаких головных болей! Мало ли что я болтаю, а так — нет человека — нет проблемы! Подумав про всё это я аж взбледнул. Старшина понимающе вздохнул.

— Зовут-то тебя как?

— Андрей. Андрей Алексеевич Спиридонов.

— Ну, будем знакомы, Андрей Алексеевич. Старшина Кузмин, Александр Матвеевич. Сам понимаешь. Оружие не верну, будешь под присмотром. А доберёмся до наших, будет видно. А пока, пошли пожуём, — и старшина опустил автомат. Правда к навесу пошёл контролируя каждое моё движение.

Усевшись рядом с «дастарханом», я получил от женщины, оказавшейся матерью сорванцов, Людмилой Ивановной Рокшиной, кусок начавшего черстветь чёрного хлеба с куском сала, огурец и луковицу. Господи! Какое всё было вкусное! Я аж замычал от удовольствия, вцепившись зубами в сало. Даже стыдно стало, особенно когда услышал очередное хихиканье ребятни. Людмила Ивановна шикнула на них и протянула мне кружку с горячим чаем. Всё! Я в раю! Точно!

Пару минут понаблюдав за детьми, Людмила взяла стоявшую в сторонке кружку, с каким-то отваром и направилась под навес, к раненому. А через мгновение раздался тонкий женский плач. Старшина, не обращая внимания на меня, бросился к ней. Через минуту, он повернулся с окаменевшим лицом.

— Лавочка. Доставай лопату, — сидящий рядом со мной боец как-то по детски всхлипнул. — Умер майор.

Через несколько минут, на другом конце полянки, я начал копать могилу, попросив разрешения у старшины. Он хмуро кивнул, а сам сел рядом и закурил папиросу. Понаблюдав за мной заметил.