Алекс и Ангелина Змаевы - Туман над тропами

— Там, — Сучок махнул рукой на тянущийся вдоль тропы скальный гребень, — по скалам пройдем.

Путь по скалам был короток, но труден, шли осторожно. Младшие не могли перепрыгивать с камня на камень, как это удавалось старшим ребятам, и цепочка растягивалась. В конце концов они миновали завал и увидели, что скрывалось за ним. Весь склон горы, до самого моря, напоминал небрежно вскопанный и прополотый огород, только вместо травы некая сила выдрала гигантские деревья и походя отбросила их на край "грядки", щедро полив берег водой.

Но главное… Поселка не было. Совсем. На прежде обжитой расчищенной среди леса поляне валялось несколько прокопченных камней от большого очага, да в яме для забора глины блестела вода. И само море изменилось — теперь берег проходил прямо там, где вчера еще стояли крайние хижины, а от большой белой скалы покровителя племени осталась только половина. Голова и передние лапы Белого Броненосца исчезли, и ровный скол известняковой скалы уходил прямо в мутные волны бухты.

Куда-то делась не только половина священной скалы, но и вся низкая, заросшая заболоченным лесом коса, соединявшая территорию племени с материком. На месте бывшего леса море спокойно перекатывало свои воды, да за возникшим проливом слегка дымилась гора Огненного Змея.

— Похоже, мы на острове, — прервал общее молчание Сучок, посмотрев на Старшего.

— Может, там остался кто-то живой?

— Не знаю. Искать не получится, наверно. Слишком много воды.

— Я все-таки попробую добраться до скалы, а вы с ребятами подождите здесь, — кивнув остальным, Старший стал спускаться с каменистого гребня.

Быстро уйти не удалось: спустившись, уже через несколько шагов Старший провалился по пояс в жидкую грязь. Юноша выбрался из предательской лужи, возникшей, по-видимому, на месте "выполотого" дерева, и осторожно стал пробираться дальше.

Когда он вернулся, стоял уже почти полдень и над облысевшим берегом поднимались клубы пара — обильно политая земля сохла под солнцем. Старший вывозился в грязи по самую макушку, а в руках держал за жабры двух здоровенных морских рыб, хвосты которых волочились по топкому илу.

— Никого не нашел… вот — на обед будет. Валялись в грязи и еще дышали. Смотрел следы у поселка — все, что там было, утащило вдоль скалы Броненосца к берегу. В воду. Людей… никаких следов, мертво.

Все стояли молча и ошеломленно смотрели на Старшего.

— Уходим отсюда. Выше завала был ручей, там прожарим рыбу и подумаем, что делать, — и Старший, сгорбившись, побрел вверх по склону, не оглядываясь.

Крадущаяся ухватила за жабры одну из рыбин, кивнула Сучку на другую и пошла следом.

Тесная и сырая поляна у ручья, сомкнутые вокруг нее деревья казались покоем и порядком, отгораживая людей от голой, взрытой пустоты берега и смертельной мощи стихий. Меж двух камней пылал костер, излишне большой: скорее для успокоения, чем по необходимости. Рядом с костром на углях пеклась рыба. Все подавленно молчали, девочки тихонько плакали, утирая глаза и носы руками. Крадущаяся ощутила себя старшей в становище, и потому очень просто запретила себе вопли, рыдания и прочие эмоции. Закусив палец одной руки зубами, другой она ворошила угли в костре, когда услышала рядом тихие всхлипы и подвывания. Оглянувшись, она обнаружила, что это Сладкая — самая старшая девушка в группе, не считая ее самой. А прислушавшись к словам, удивилась еще больше. Сладкая плакала не о родителях, братьях и сестрах, а о "нашем погибшем Белом Покровителе", и уже потом о "шамане, вожде и папе". Происходящее показалось дочери вождя странным и придало новое направление мыслям, слезы жалости высохли. Она и раньше не особо понимала Сладкую.

Сладкая получила свое прозвище вовсе не за выдающиеся женские достоинства, а за возникшую с раннего детства привычку жевать сладкий тростник. Что же касается внешности, то Сладкая и по виду была похожа на свой любимый тростник — такая же длинная и худая. Что она думала о своем будущем, Крадущаяся не знала, но замечала не раз, с каким жадным любопытством Сладкая смотрела на шамана или сидела около священной скалы, наблюдая за подготовкой к обрядам.

— Интересно, можно ли влюбиться в духа? — спросила Крадущаяся у севшего рядом с ней Сучка.

— Не в духе дело. Просто тень скалы была над всеми нами, над всем поселком. Это как ежеутренний восход солнца и ежедневно сладкий тростник. Ее мир, ее корни — постоянство всего. А сейчас все расколото.