Потом — да, несмотря на обилие в архивах клуба «пыльных хартий», содержащих почти всю нужную теоретическую информацию, истинное знание постепенно превратилось в «догматическую шелуху»: непонятный большинству анахронизм вроде левостороннего движения . Однако ведь именно левостороннее движение по дорогам средневековой Европы было практически оправдано: правая рука обращена к встречному, а меч и копьё поворачиваются туда автоматически, без затруднений. Попробуйте наоборот рубить и колоть, через шею и туловище собственного коня!
— Я, был момент, ушёл от вас , под воздействием непреодолимой, но благожелательной силы. Это не совсем приятно в общепринятых понятиях. Но привыкаешь легко. Вы, молодой человек, — обратился он к старшему из сыновей Джеймса (его звали Айвори [9] Айвори — слоновая кость (игральная тоже).
, хорошее имя для «хантера»), — в армии служили?
— Так точно, сэр Арчибальд, начинал энсином [10] Энсин — нечто вроде старшего гардемарина Российского флота.
, да и сейчас…
— Быстро привыкли?
— За год привык.
— Вот и я примерно так же. Зато теперь — удивительное чувство свободы. Как если бы вас, Айвори, направили командиром парусного капера в океан при отсутствии радиосвязи.
— Интересно было бы, — сказал младший брат, Льюис, сорокадвухлетний, примерно, мужчина с лицом скорее бизнесмена, чем бесшабашного охотника. А старший выглядел именно таковым. Отчего и казался гораздо симпатичнее.
— У вас всё впереди, — крайне благожелательно пообещал Арчибальд.
Невзирая на предостерегающий взгляд отца, Айвори продолжал:
— Вы умерли? Сорок лет назад? Вам сейчас должно быть примерно сто двадцать?
— Смотря как считать. В посмертии время утрачивает свою линейность. — Арчибальд достал из нагрудного кармана пиджака очень длинную и очень дорогую сигару. Раскуривал её преувеличенно долго, заставляя окружающих молчать, наблюдая за плавными движениями длинной фосфорной спички, из тех, что перестали выпускаться сразу после Мировой войны.
— Но если вас что-то смущает, я попрошу — встаньте, подойдите к вон тем шкафам в углу, достаньте первый попавшийся том.
Мужчина посмотрел на отца, тот едва заметно опустил подбородок. Этого было достаточно.
Айвори принёс книгу, точнее — подшивку рукописных текстов. На белой, голубоватой, жёлтой бумаге. Тряпочной, тростниковой, рисовой и даже на новомодной по тем временам типографской из дерева. Она как раз сохранилась хуже всего.
— Откройте на любой странице, — предложил Арчибальд. — Читайте вслух…
«…Ранним утром тринадцатого февраля восемьсот тридцать седьмого года мы выехали из Джайпура. Вдалеке, в густой туманной дымке виднелась гора с отвесными склонами, на вершине которой помещался дворец магараджи Амбер. У её подножия ждали боевые слоны, единственно способные доставить нас к воротам. Признаюсь — это очень неприятное ощущение, когда твои ноги свешиваются над бездонной пропастью, а слон движется таким непривычным, дёрганым шагом, что кажется — в любой момент подпруги седла могут лопнуть, и ты полетишь туда, откуда нет возврата. Мы с сэром Генри несколько раз прикладывались к нашим флягам и в конце концов благополучно достигли окованных толстыми железными полосами ворот. Там нас встретили…»
Читал Айвори хорошо, глубоким голосом и с выражением, пытаясь воспроизвести интонации очень давно умершего человека.
— Достаточно, я думаю, — сказал Арчибальд. И обратился не к отцу, не к сыновьям, а непосредственно к внукам:
— Вы что-нибудь поняли?
— Да, — ответил, кажется, самый младший. — Сейчас мы несколько минут слышали голос, воспринимали чувства живого человека. Он говорил нам — «я», «мы», и мы видели то же, что он сто семьдесят лет назад. Он был жив только что…
— Как и я, — сказал Арчибальд, снова беря в руки стакан виски.
Никуда не спеша, почтенный охотник приступил к рассказу. Заинтересованные слушатели, удивительным образом немедленно забывшие о своих сомнениях и о том, сколь рациональный век царит за окнами обеденного зала, внимали ему. Внимали так, как было раз и навсегда принято в этих стенах ещё до открытия водопада Виктория и истоков Нила. Никто за мелькнувшие и рассеявшиеся, как пороховой дым «нитроэкспресса», десятилетия не позволил себе не то чтобы вслух, даже внутренне усомниться в достоверности изложенных коллегами фактов, случаев, обстоятельств, приёмов. Это влекло немедленное и скандальное исключение, с изъятием клубного галстука, а главное — перстня, с перекрещенными на алмазной плакетке золотыми ружьями. И то и другое — из «копей царя Соломона», никак иначе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу