Гарри Тертлдав - К защите родины — готовы!

19 февраля 1943 года

Запорожье, СССР

Фельдмаршал Эрих фон Манштейн поднял взгляд от карты на столе и прислушался. Что это было — далекий грохот советской артиллерии? Нет, подумал он через секунду. Да, сегодня русские уже дошли до Синельникова, но Синельниково по-прежнему находилось от его штаба в 55 километрах к северу. Конечно, на всем протяжении этого расстояния немецких войск практически не осталось, но значения это уже не имело — если Гитлер его выслушает.

Гитлер, однако, не слушал. Он говорил. Он всегда говорил больше, чем слушал. «Если б он выслушал кого-нибудь хоть раз,» — подумал Манштейн, — «Шестая Армия могла бы вырваться из Сталинграда, и тогда русские и близко не подошли бы к Синельникову». А так они прошли с ноября уже больше 600 километров.

— Нет, ни шагу назад! — крикнул Гитлер. Фюрер кричал то же самое, когда русские прорвались и начали окружать Сталинград. Неужели он не мог вспомнить, какая тактика сработала — вернее, не сработала — всего месяц назад? Сзади от него генералы Йодль и Кейтель качали головами, как безмозглые куклы — каковыми они в действительности и являлись.

Манштейн бросил взгляд на фельдмаршала фон Клейста. Клейст был настоящим солдатом — уж он наверняка сейчас скажет фюреру то, что следует сказать в такой ситуации. Но Клейст лишь стоял и безмолвствовал. Сражаясь с русскими, он был бесстрашен. А вот Гитлера боялся.

«На мою голову,» — подумал Манштейн. — «Почему с самого Сталинграда все — все, кроме благодарности — валится на мою голову?» Если б не он, весь южный участок немецкого фронта в России развалился бы на кусочки. Он это прекрасно знал, не страдая ложной скромностью. Иногда — но очень уж редко — это замечал и Гитлер.

Что ж, еще одна попытка обьяснить фюреру, что к чему. Манштейн наклонился над картой и вытянул указательный палец:

— Нам следует дать русским продвинуться, мой фюрер. Очень скоро им придется растянуть свои силы. И вот тогда мы ударим.

— Нет, черт побери и их и вас! Двигайтесь на Харьков немедленно, говорю вам!

Танковая дивизия СС «Тотенкопф», с помощью которой он хотел снова захватить Харьков, в данный момент застряла в грязи под Полтавой, то есть в 150 километрах к юго-западу. Манштейн уже указал на это обстоятельство. Он указывал на это снова и снова вот уже 48 часов. Он сделал еще одну попытку — спокойным, рассудительным тоном:

— Прощу прощения, мой фюрер, но для желаемой вами атаки у нас просто нет сил. Чуть больше терпения, чуть больше осторожности — и мы добьемся удовлетворительных результатов. А если мы двинемся слишком поспешно, то рискуем…

— Я не для того прилетел в этот Богом забытый русский фабричный городишко, чтобы слушать хныканье вашего трусливого еврейского сердца, фельдмаршал, — Гитлер намеренно произнес последнее слово, означающее высший чин, презрительным тоном. — И с этого момента не суйте свой противный, отвратительный еврейский нос в стратегическое планирование. Просто выполняйте приказы. Понятно?

Правая рука Манштейна невольно потянулась к упомянутому Гитлером органу. Он действительно обладал внушительным размером и был заметно крючковат. Но оскорбление такого рода на серьезном военном совете было просто… просто безумием, другого слова Манштейн не мог и подобрать. Таким же безумием, как и большинство принятых Гитлером решений, как и большинство отданных им приказов — с тех пор, как он сосредоточил всю военную власть в своих руках в конце 1941 года, и особенно с тех пор, как начались первые сталинградские неприятности.

Безумие… Рука Манштейна непроизвольно оставила нос своего владельца и опустилась к кобуре с пистолетом «Вальтер П-38». Так же непроизвольно она расстегнула кобуру. И все так же непроизвольно она подняла пистолет и трижды выстрелила в Адольфа Гитлера в упор. Фюрер опустился на пол. Его последний взгляд был полон ужаса и неверия в проишодящее.

Также не веря в проишодящее, генералы Йодль и Кейтель остолбенели. Остолбенел и фельдмаршал фон Клейст, но он пришел в сознание раньше. Достав свой собственный пистолет, он застрелил гитлеровских лизоблюдов.

Манштейну по-прежнему казалось, что он находится во сне, но даже и во сне он оставался офицером генштабовской закалки, умеющим разобраться в обстановке и определить план дальнейших действий.

— Отлично, Пауль, — сказал он. — Сперва нам следует убрать эту падаль, а потом придумать в меру героическую легенду.