В. Бирюк - Вляп

Потом чучело огородное трубно высморкалось (слава богу - не на мою многострадальную головушку). Появился еще один обтулупленный ублюдок. Видимо, персонаж в шубе был начальником. Ему ничего тяжёлого брать в руки нельзя. Типа: раз - начальник, значит больной. Или - беременный. Новичок вдвоём с напарником подхватили меня под белые рученьки (болят будто ножом режут) и поволокли головушкой вперёд (и на том спасибо благодетелям), стукая ножками моими нехожалыми обо всякую хрень по дороге (а и пофиг - все равно ног не чувствую).

А на улице было светло. Аж глазам больно. Повезло. В смысле -- солнца не было. Солнечный свет зимой... Такой радостный, праздничный. На белом снегу. Отражающийся, искрящийся... Вас из погреба после длительного сидения вынимали? Совет: не радуйтесь. Простору, свету, родной милиции-полиции... Закройте глазки. Поплотнее. А то вот эта вся ваша первая искренняя радость запросто обернётся большими проблемами на всю оставшуюся жизнь. Когда глаукома уже не страшнее насморка. Впрочем, и другие многие искренние первые радости в разных других ситуациях тоже оборачиваются... в другую сторону.

Воздух во дворе... В засыпанном навозом, с расписанными жёлтыми разводами мочи сугробами, с дымящимся еще кострищем в одной стороне и десятком изредка попукивающих и пованивающих лошадей с другой... Воздух этот был настолько свеж, пьянящь после подвала, что я просто "поплыл", глупо улыбаясь. Зачем нам водка когда дышать можно? Относительно чистым воздухом после совсем не чистого подземелья. Радость -- производное от сравнения. Я вдохнул, сравнил... И обрадовался. Вот такого, с глупой улыбкой на лице, меня закинули в какие-то дровни, набросили на лицо какую-то вонючую шкуру... И мы поехали. Куда-то...

Помню, на место добрались затемно. Снова темно, холодно, в стороне - чёрная полоса леса. Только на этот раз место прибытия - двор. На горе. Двор под снегом. Так заметен, что забор не просматривается. Снаружи сплошной высоченный сугроб. Вроде сугроба у забора вокруг взлётной полосы в авиапорту Нового Уренгоя: в три моих роста в середине лета. Видна только протоптанная и уже несколько заметённая стежка в снегу к воротам. Не в Уренгое - здесь. Их ни закрыть, ни открыть - заметено сугробами. Только протиснутся. Что возница и сделал. Со мной на руках. Ну приложил пару раз рёбрами. Ну так неудобно же.

Посреди двора самый высокий сугроб. Опаньки! А в сугробе дверка. Обледенелая и примороженная. А за ней еще одна. Ну зачем же меня так больно - головой об косяк. И мы - в домушке. Или -- в норушке. Темно. Холодно. Пахнет холодным кострищем, мёрзлой пылью, смёрзшемся старым навозом. Возница сунул меня к одной из стен. Посадил на лавку. Наверное это то, про что "Песняры" пели: "бо на лаву не всажу". Этот - "всадил". Возница чего-то препирался с пугалом. Пугало бегало по домишке, что-то делало. А мне стало жарко. Как-то совсем жарко. Как перед пылающим камином.

А я - нет, не сделал. И уже, похоже, не сделаю -- не успею.

Я стал стаскивать с себя армяк. Или это называется "зипун"? Потом меня повело в сторону, поплохело. Темнота снизу резко придвинулась к лицу. И ударила.

На этот раз я вырубился надолго. Насколько - сказать не могу. Я потом слышал рассказы - каждый раз продолжительность моего беспамятства увеличивалась. Последний раз говорили о сорока днях, что явное вранье. Но, видимо, пару-тройку дней я в самом деле был у грани. Не первый такой... "гранёный" эпизод. Или - "граничный"? Первый был в лесу у речки. Если бы тогда меня мужики не повязали и не повезли на казнь - спасители мои, благодетели - я бы там дуба и врезал. Или -- лапти сплёл. Очень быстро.

И это далеко не последний эпизод, когда я оказывался "на грани". Потом тоже были... случаи "из жизни пограничника". Но и этот мог вполне оказаться "самой большой жирной точкой".

Вообще, что в прежней жизни, что в этой: когда я вижу взрослого человека, я всегда удивляюсь. Не сильно, но на фоне всегда эта мысль есть: как же тебе удалось дожить? До седых волос, до ума и матёрости, до первой любви...? Ведь у каждого было столько... случаев. А ты - живой. Все еще. Удивительно.

И было, наконец, моё первое самостоятельное пробуждение. Без пинков, ударов, бросания из откуда-то куда-то... Я просто открыл глаза.

Небольшое помещение. Темноватенькое. Стены бревенчатые. А брёвнышки-то - так себе. У "новых русских" да и у "не новых финских" строят из брёвен по-мощнее. Явно не Хонка с их вывернутом наизнанку брусом. Откуда-то слева сверху идет дневной свет. Немного. И холодком тянет. Надо бы глянуть. Но первая же попытка отдалась такой болью... И в голове и в позвоночнике. Я охнул. С другой стороны помещения раздался голос. Женский. Не сильно контральто, но половая принадлежность определяется. Я еще подумал: опять глюк. Откуда в этом горилл-рубительском маразме женщина? И тут из-за загородки появилась... Моё давешнее чучело. Точно - нос свернут на сторону, кончик весит. Правда, без сопли. Платочек беленький. Какая-то кофта? Юбка? Или передник? На ногах... А я знаю как это называется! А называется эта хрень... Чуни. Точно... Хотя, может, и нет. А еще женщина была горбатой. Ведьма? Баба-яга? По фактуре подходит, но антураж, декорации... А где кот-баюн? Кис-кис-кис. Не отзывается. Ушёл по делам.