Владимир Контровский - Нерожденный

Студенты (и студентки) хоть и посматривали косо на Дженни и Тамеичи, но открыто не порицали ни его, ни её: они подсознательно чувствовали, что молодой японец пойдёт на всё, защищая свою любовь (да и Дженни была, что называется, «девушкой с характером»), а строгие университетские правила не допускали острых конфликтов между студентами – это могло выйти боком обеим конфликтующим сторонам. Однако у Дженни были родители, принадлежавшие к среднему слою британской аристократии «викторианского» толка, и нашлись доброхоты, известившие их о «недостойном поведении» дочери.

Когда Миязаке сообщил, что его хочет видеть «какой-то седой джентльмен», Тамеичи не заподозрил ничего плохого. Он уже привык к интересу, который студент-японец с явно незаурядными способностями вызывал у британских учёных, пусть даже порою этот интерес сильно походил на интерес зевак в зоопарке, увидевших в клетке экзотическое животное. Но на этот раз молодой самурай ошибся.

– Я отец Дженни, – без обиняков заявил седой джентльмен, поигрывая тростью, – и мне стало известно, что вы уделяете повышенное внимание моей дочери. Должен вам сообщить, молодой человек, что моя дочь почти помолвлена, и ваши… э-э-э… ухаживания бросают тень на её репутацию. Этого я допустить не могу ни в коем случае, и поэтому требую, чтобы вы прекратили все ваши домогательства. В противном случае я обещаю вам очень большие неприятности. Прощайте! Надеюсь, мы никогда больше не увидимся!

Тамеичи ошарашено молчал – Дженни ни слова не говорила ему о своей помолвке, – а её отец развернулся и удалился, всем своим видом выражая оскорблённой достоинство. Речь возмущённого отца не содержала прямых намёков на истинную причину его немилости по отношению к возлюбленному своей дочери, однако молодой самурай был достаточно умён (и провёл в Англии достаточно времени), чтобы понять, в чём тут дело. В переводе на язык лондонских трущоб (Миязаке, ко всему прочему изучавшему нравы гайкокудзинов, довелось там побывать) отец Дженни сказал примерно следующее: «Ты, желтая макака, учишься в Кембридже, но это ещё не даёт тебе права протягивать свои волосатые лапы к английским девушкам – довольствуйся проститутками! Ты понял меня, азиат?».

Земля Англии покачнулась под ногами Тамеичи, и только самурайское воспитание не позволило ему наделать глупостей. Он пытался объясниться с Дженни, но та его избегала – откуда ему было знать, что девушка после крупного разговора со своим отцом не осмелилась идти против его воли. В Британии середины двадцатых годов прошлого века до торжества идей феминизма было ещё очень далеко…

…Так умерла первая любовь молодого самурая, а вскоре его гордость получила ещё одну тяжёлую рану – её нанёс разговор между двумя профессорами, случайно услышанный Миязакой.

Увлечённый работой, он допоздна задержался в лаборатории и очень удивился, поняв, что он не один: в комнате, где имели обыкновение сидеть преподаватели, подводя итоги дня за стаканом горячего грога, звучали негромкие голоса. Говорили двое; они говорили тихо, но Тамеичи обладал тонким слухом и смог разобрать каждое слово. Он знал, что подслушивать нехорошо (если, конечно, ты не шпион в стане врага), но когда понял, что речь идёт о нём, то затаил дыхание.

– Говорю вам, Эддингтон, этот парень – фанатик. Он может работать сутками, тогда как все другие студенты не пренебрегают утехами молодости: они играют в футбол и лаун-теннис, катаются на лодках по реке, флиртуют. А этот японец…

– Согласен с вами, Стрэттон. Он впитывает знания как губка: похоже, его ничего больше не интересует. Вот тебе и азиат…

– Да, Артур, вот тебе и азиат. Загадочная страна эта Япония… Я дорого бы дал, чтобы понять стиль мышления этого нашего японца: то, что мы называем физическим смыслом и описываем формулами, он просто чувствует и воспринимает зримо и осязаемо. Не удивлюсь, если узнаю, что он видит атомы крошечными живыми существами, а Вселенную – разумным созданием невероятных размеров. Какой-то дикарский подход, но дающий поразительный эффект: я был свидетелем того, как наш самурай с лёгкостью решал сложнейшие задачи, над которыми годами тщетно бились лучшие наши умы. Непостижимо…

– Непостижимо, да… Скажу вам больше, Фредерик: когда он смотрит на меня своими чёрными глазищами, мне становится как-то не по себе. Мне даже кажется, что он не совсем человек, или совсем не человек. Во всяком случае, логика его мышления нестандартная, если так можно выразиться.