Андрей Дай: Поводырь (СИ)

— А власти чего?

— Окружные-то? А им-то чево? Им жалова с Рассеи идет. Што им до нас? Деньгу и ту, поди фердь-егеря привозят. Окромя купчин, да ссыльных и не нужны никому.

— А губернские чегож?

— Те, барин, поди и не ведают о нас, — хмыкнул извозной мужичек. Полдня везший нас по лютому морозу, потом раненый, но так и не захныкавший, не пожаловавшийся ни разу. Стальной мужичек!

— Но ведь тракт государев…

— То так.

— И извоз по тракту — государево дело. А для Сибири — дорога эта так и вообще пуповина.

— Складно у тебя выходит, барин, — кивнул Евграф. — А мы, при извозе, значицца навроде мамкиного молока, что не рожденное дитятко окормляет.

— Выходит так, — улыбнулся я. — Вы людей возите, а это кровь Сибири нашей.

— Складно, — и вовсе обрадовался возница. — В Термаковскую деревеньку вернусь, земелям передам — порадую. Мне за то и любо ссыльных-то возить, что у них завсегда складно речи весть выходит…

— А если бы было у тебя пара лошадок справных?

— Ишто? Издохла бы животина к весне. Я сена коровенке едва надергал, а коням еще и овса положено.

Вымогатель. Наверняка ведь уже понял, что трофейные лошади ему могут достаться. И деньги из загашников злыдней видел. Вот и намякал — чего бы мне не поделиться доходами? А и, правда. Чего мне, жалко что ли? Герман Густавович одного жалования по службе государевой до десяти тысяч в год должен получать. Да в саквояже двадцать тысяч ассигнациями — батюшкин гостинец. От матушки, уже года три как почившей, наследство — шестнадцать тыщщь золотом — тоже с собой. В Санкт-Петербурге, в Государственном Банке, девять серебром, и двести с лишним акций Кнауфских заводов в Уральском горном округе примерно на двести тысяч серебром — это уже от отца. Дядя, отцов брат, Эдуард Васильевич Лерхе — калужский губернатор письмо присылал, писал — коли нужда будет, мол, скажи. В пределах двадцати — тридцати тысяч поможет. Недавно у него жена скончалась. Детей так и не успели завести, так что он, похоже, надо мной решил попечение взять.

Брат пять тысяч передал «на обустройство». Говорил: на нового начальника попервой всегда по платью да статью смотрят. Уж потом — по уму да делам. Что мне червонец засаленными, истертыми бумажками. А тому же Евграфу — доход за три года.

И возница к жизни на глазах возвращался, стоило и вторую конягу — молодого, задорного жеребца к задку кареты привязать. А получив все добытые ковбойским трудом ассигнации — что-то около двенадцати рублей между прочим, Евграф и вожжи у меня отобрал.

— Шел бы ты в баул, барин. Полегчало мне. Сам, поди, справлюсь.

И добавил, убедившись, что я благополучно перелез на малом ходу внутрь кареты:

— Ты там за револьверт крепче держись. Мало ли чего…

Совет не был лишен логики, тем более что Гинтар с перезарядкой уже успел управиться. Так и поехал оставшиеся одиннадцать верст до почтовой станции в Усть-Тарке, с пистолем за пазухой. Мало ли чего…

У моего слуги титановые нервы. Вот вы бы смогли после попытки ограбления, перестрелки и хладнокровного убийства беззащитного бандита усесться в бултыхающийся по буеракам дормез, завернуться в плед и уснуть? А он сопел в обе дырочки, еще и причмокивая во сне. Видимо, что-то вкусное снилось.

Салон выстудило. Меня потряхивало от холода. В голову лезли дурацкие мысли, главной из которых был вопрос, снова и снова одолевающий мою новую голову: зачем я здесь? Казалось, стоило догадаться, ответить и сразу станет понятно и почему именно сюда, в это место и время, и что делать дальше.

Нужно сказать озадачился я таким набором непоняток не первый уже раз. Еще в той жизни, усевшись в губернаторское кресло, тоже вопрошал молчаливые небеса — за что? Что делать-то теперь дальше? Тогда, давным-давно через полторы сотни лет вперед, к решению я пришел довольно быстро. «Друзья» помогли. Соратники, едрешкин корень. Быстро, под бульканье жидкой составляющей накрытого стола, убедили. И что я весь такой расчудесный и презамечательный, и что теперь мы все ого-го! Рай, в отдельно взятом регионе необъятной нашей Родины, построим. И заживем так, что у буржуев заграничных скулы сведет от зависти! И что соратники, друзья и просто заинтересованные личности — всегда со мной. Народ счастлив и спать не может — от восторга хохочет.

Естественно каждый выразил надежду, что и ему воздастся по трудам, когда дело до попила и раскола праведно нажитых благ дойдет. Каанеечна и народ не забудем… Акаакжо! Всеж для нево, ёпт. Денно и ношно токмо о нем, падле… Каждый по доляшечке малой — бомжу вилла на Канарах…