Иван Иваныч Большой перебил его:
— Предлагаю, господа, выпить за проницательность нашего друга!
Наконец-таки и Бурмасов, до сих пор пребывавший в некоторой прострации от заумной беседы, взглянул на фон Штраубе с благосклонностью, поспешил наполнить всем рюмки и торопливо поднять свою:
— За тебя, брат!
— Поддерживаю!
— С превеликим удовольствием! — подхватили оба Иван Иваныча одновременно.
Выпив вслед за остальными, фон Штраубе, к явному неудовольствию Бурмасова, предложил:
— Быть может, господа, мы все-таки вернемся к нашему разговору?
— Oh, certainment! [90] О, разумеется! (фр.)
.
— Как же иначе!
— Otherwise, what have we begun it for! [91] Для чего мы его тогда начали! (англ.)
.
— Невже ж, на вашу думку, ми могли б залишити цу размову без подвиження? [92] Неужели же, по-вашему, мы бы могли оставить этот разговор без продолжения? (укр.)
– наперебой загалдели многоязыко Иван Иванычи.
— Итак?.. — сказал фон Штраубе, опасаясь, что они в полиглотстве своем перескочат на какой-нибудь санскрит или арамейский. — Начав несколько издалека, вы наконец приблизились, не так ли, к судьбам стран и целого мира. Я внимательно слушаю вас, господа.
Вид у обоих Иван Иванычей мигом сделался серьезным донельзя.
— Что ж, — прокашлявшись, приступил к разговору меньший из них, — извольте. Но сперва посмотрим на это любопытное изображение, столь кстати помещенное тут. — Он указал на верх стены, туда, где на панно под искрами, хлынувшими с черного неба, в муках гибла Помпея. Ужас и отчаянье были запечатлены на лицах людей, бессильно прикрывающихся руками от кары небесной. — Обратите внимание, — продолжал Маленький, — на дорогие одежды этих несчастных, на весь этот прекрасный город, на роскошные дома. И в то же время – на те страдания, которые несет этим людям внезапная, неумолимая стихия! Добавлю: в действительности все было еще ужаснее, чем тут запечатлено!
— Намного, намного ужаснее! — подтвердил Иван Иваныч Большой.
— Ибо здесь схвачен один только миг, — пояснил Маленький. — А если вернуться всего на несколько мгновений назад, — что, по-вашему, делали эти люди? Они наслаждались жизнью, пировали, вкушали самые изысканные яства (о, они в этом были великие знатоки!), предавались самым утонченным любовным излишествам…
— В банях, кстати, нежились, — не преминул вставить Большой Иван Иванович.
— Без сомнения! — кивнул Маленький. — И вот после этого земного парадиза внезапно… Оно и самое страшное – что столь внезапно!.. Внезапно сама инферна разверзлась и сейчас вберет их в себя! А что будет в следующий миг? О, по счастью, вам это не дано увидеть!.. Посмотрите на этого изнеженного юношу с прекрасным лицом, с белоснежной, как у девицы, кожей, — несколько минут назад, перед тем, как он в смятении выбежал из дома, эту кожу умасливала драгоценными восточными маслами дюжина юных рабынь; однако, еще миг – и раскаленный пепел изувечит это тело, опалит волосы, усыпет язвами лицо. Нет, сразу он не умрет; ослепший, он будет стенать – не столько даже от боли, сколько мучимый памятью о своей сладостной жизни – пока наконец не накроет его крылами смерть!.. А эта холеная римлянка! Смотрите, она все еще пытается прикрыть рукой свое дитя. Она скончается первой, а дитя ее, этот мальчик, пережив мать всего на несколько мгновений, в муках умирая, будет недоумевать – почему в эту смертную минуту он остался один, куда делся целый сонм рабынь, выполнявших всякую его прихоть? И вот уж эту запредельную муку, это недоумение ни одному художнику не под силу изобразить! А этот мужчина, простерший руки к обезумевшему небу!..
— Он только что ушел с дружеской пирушки, — смакуя коньяк, пояснил Большой. — В нем еще свежа память о несказанных кипрских винах, о паштете из соловьиных язычков…
— Однако ж, странно, — попытался вклиниться в разговор Бурмасов. — Вы рассказываете обо всем этом так, словно сами там побывали… Вам не кажется ли, господа, что это несколько чересчур?..
Но Иван Иванычи оставили его реплику без внимания. Маленький подхватил вслед за Большим:
— …Да, да, именно из соловьиных! По части гурманства равных им, пожалуй что, не было… И каково ему в этот страшный миг своим изнеженным ртом вдыхать смертное гарево вулкана?.. Но – довольно!..
— Да уж, пожалуй, — согласился Бурмасов, но Маленький, не слушая его, продолжал:
— Довольно примеров!.. Можно бы еще вспомнить про Атлантиду, про Лемурию – ничуть не менее утонченные и погибшие ничуть не менее ужасно…
Читать дальше