Кирилл Кириллов: Земля Великого змея

— Если таково ваше мнение, — воскликнул тронутый и взволнованный речью Куаутемок, — то пусть будет посему! Умрем сражаясь! Ни слова более о сдаче и мире! А теперь уходите и готовьте к бою всех, кто остался. Мне нужно побыть одному.

Когда дверь за касиками и жрецами закрылась, Куаутемок сделал знак секретарю.

Рота меченосцев входила в ворота Мешико. Совсем недавно к ним прилегали могучие стены. Теперь они сиротливо и одиноко возвышались над озером, оставленные талашкаланцами скорее для ориентира, чем ради пользы. За воротами раскинулась серая пустыня, в которой лишь кое-где угадывались фундаменты стоявших тут домов.

Несколько дней назад, пока Ромка и его люди занимались усмирением Койоакана и деревенек вокруг, три корпуса, ведомые Альварадо, Сандовалем и Олидом, железными когтями сомкнулись на самом сердце Мешико — рыночной площади.

Победа оказалась не столь блестящей, как принято писать в сагах и легендах.

Мешики тяжело болели и почти не оказывали сопротивления. Самый серьезный бой, который пришлось выдержать испанцам, длился два часа, и то только потому, что враги зубами цеплялись за каждую из ста четырнадцати ступенек, ведущих на вершину главного си. Именно на нем, побросав в огонь статуи Уицлипочтли и Тескатлипоки, Альварадо поднял знамя конкисты.

Попотеть же выпало разрушительным и похоронным командам. Первые занимались ломкой укреплений и разбором зданий. По велению Кортеса руками, мотыгами, взрывами пороховых зарядов они сравнивали с землей любые строения, встречающиеся на пути, а обломками забрасывали многочисленные каналы.

Вторые, с повязками на лицах, палками с крюками на конце, а то и просто алебардами оттаскивали умерших от оспы на погребальные костры. Город постепенно превращался в ровное безжизненное поле.

— Берегись! — раздалось откуда-то сверху.

Ромка замер на полушаге. Прямо на дорогу с грохотом обвалился кусок глинобитной стены, подняв тучи пыли. Индейцы муравьями набросились на него, расколотили деревянными молотками на мелкие части и уволокли в сторону ближайшей незасыпанной речушки. Невдалеке инженеры в белых рубахах возводили христианскую церковь на фундаменте небольшого си. Складывали они ее из тех каменных блоков, что совсем недавно лежали в основе пирамиды-храма.

Но по-настоящему страшно было там, где команды пройти не успели. Всюду лежали трупы, а среди них больные и слабые, не имевшие сил уйти вместе с другими. Земля повсеместно на улицах, площадях, дворах была взрыта и вскопана, ибо жители искали корешки для утоления голода. По этой же причине лишились коры все деревья. Вода повсюду была солоноватая, горькая. И все же никто в гибнущей столице не покусился на мясо мешика. Врагов они ели, своих же — никогда.

У Ромки, шагающего во главе колонны, на душе было муторно. Он ненавидел этот город, отнявший у него отца, но, видит Бог, не хотел ему такой судьбы. Отряд вышел на площадь, которая осталась единственным местом в городе, вокруг которого сохранились в целости хоть какие-то постройки, включая главный си. Ромка подошел к запорошенному белой пылью капитану разборной команды, отдыхавшей в его тени.

— Сеньор, не подскажете ли, где я могу найти дона Эрнана?

Капитан молча ткнул пальцем наверх. Ромка поднял голову и увидел странную процессию, взошедшую уже почти на самую вершину пирамиды. Впереди несколько жрецов с опущенными головами и несколько священников с большими латунными крестами в руках, а за ними две дюжины солдат, тащащих наверх толстую черную веревку. Или… Да это ж Великий змей! Кецалькоатль!

— Мирослав, смотри. — Ромка положил руку на плечо спутника.

— Вижу, — без особой радости отозвался Мирослав.

— Так ты ж его… Ну да. — Ромка вспомнил не раз пересказанную солдатами историю, как его мнимый слуга убил Великого змея, чуть не потопившего всю эскадру. — Что, жалко?

— Я завсегда зверей жалел больше, чем людей, — ответил воин.

— А где они его взяли? И зачем туда тащат? — Молодой человек снова обратился к капитану.

— Взяли недалеко тут, около пещеры. Сдох и плавал кверху брюхом. Я сам не видел, но израненный весь, говорят, живого места на нем не оставили. Оттого и сдох. А тащат, чтоб на Куаутемока страху навести и на тех, кто еще сопротивляется. Показать: мол, вот мы что с вашим богом можем сделать, а уж с вами-то и подавно.

— И многие сопротивляются?

— Не знаю, — сладко, с хрустом потянулся капитан, — нам того не докладывали. Стрельба вроде слышится, а раненых и нет почти. Победа, считай.