Олег Аксеничев: Шеломянь

— А обратно потом не запросишься? — прищурил осоловелый глаз боярин Борис. — В глуши-то тихо, из врагов, поди, только медведи да волки… Близость к князю, она ведь, брат, тоже не всегда мед.

— Хоть к черту на рога, — повторил Михаил, с громким стуком поставив опустевший кувшин на стол.

В горнице сильно потемнело, хотя до вечера было еще далеко.

Нет, воевода, не к месту ты поминал нечистого и не ко времени!

Над Московью солнечный диск медленно повернулся вокруг своей оси, открывая скрытую темную сторону. Выскочившие наружу бояре оказались в тесном кольце обеспокоенных дружинников, не понимавших, что происходит. Но Михаила больше беспокоило не затмение высоко в небе, а громкие крики, доносившиеся с вечевой площади, еще с языческих времен занимавшей место за стенами Кремника на широкой части Боровицкого холма.

— Что? Бунт? — спросил воевода, за шиворот остановив одного из воинов гарнизона.

— Люди боятся, — дрожащим голосом отвечал воин, — говорят, конец света близок, мир сворачивается!

— Шеи посворачиваю! — заорал Михаил. — На коней!

Крепостные ворота распахнулись, и суздальские дружинники, присланные сюда князем Всеволодом, помчались на еще различимый в сгущающейся тьме вымпел с родовым знаком Мономашичей, развевавшийся над гридницей, местом суда и торга, фасадом выходившей на вечевую площадь.

Навстречу воинам валил обезумевший от страха народ. В зеленоватых сумерках призрачными казались белые рубахи из холста, неживыми — искаженные в ужасе лица.

— Оборотень! — орали в толпе. — Волкодлак!

— Дикари, — свирепел воевода Михаил, охаживая плеткой тех, кто мчался прочь от площади, кидаясь точно под копыта коня.

— Волкодлак! — продолжали орать в толпе.

Боярин Борис ничего не понимал и старался держаться поближе к брату.

Когда дружинники пробились к вечевой площади, та была уже практически пуста. Только несколько человек оставались здесь, не пораженные общим психозом страха.

А еще на площади был волк.

Боярин Борис никогда не видел хищника таких размеров. Зверь, прижавшийся к утоптанной земле, казался в сгущавшихся сумерках уже не крупным псом — теленком, что ли…

С креплений на стенах дружинники сноровисто поснимали заготовленные к ночи факелы, зачиркали кремнями, и вскоре с треском разгорелось пламя, вернув в город хоть какой-то свет. Волк обеспокоенно вздрогнул, повернув голову в сторону пришельцев.

— Сейчас я его… — прошептал воевода Михаил, вынимая из чехла на седле боевой топор.

— Не торопись, воевода, — произнес старик, неслышно подошедший к дружинникам. — Его сталь не возьмет.

— Кто таков? — ощетинился Михаил. — Как смеешь под руку говорить?

— Человек, — с достоинством ответил старик. — И смею, раз говорю.

Взгляд Михаила зацепился за темный посох, что держал старик в правой руке. Навершием посоха служила человеческая голова, искусно вырезанная и раскрашенная, если свет факелов не обманывал, темной охрой. На старце были длинные свободные одежды и — весной-то! — легкие сандалии из тонких кожаных ремешков, надетые прямо на босые ноги.

— Кудесник? — пролаял Михаил. — Сгинь, не то подпалю, не хуже факела!

— С волкодлаком тебе без меня не справиться, воевода, — настаивал старик. — А потом мы уйдем, не беспокойся.

Московь для соседей-язычников продолжала оставаться городом священным, хоть и оскверненным христианами. По древним праздникам сюда отовсюду приходили паломники, и никому не секрет, кто на самом деле были эти купцы без товара и ремесленники без инструментов. Но московские воеводы закрывали на все глаза. Во-первых, только бунта в этой глуши и не хватало. Во-вторых, стоило ли ссориться с силами, чье могущество проявлялось так ясно? Не далее как прошлой ночью — плохо все же начинается май! — опять видели люди, как со стороны Ваганьково на Кучково поле летел на свой сбор хоровод ведьм.

Воевода Михаил был обязан, по долгу службы, пригрозить кудеснику. Но и он, и сам кудесник хорошо знали, что угрозами все и ограничится.

— Волк — он и есть волк, — заметил Михаил и, размахнувшись, метнул боевой топор прямо в голову хищника, не торопившегося покидать середину вечевой площади.

Промахнуться воевода не мог. И опыт, и расстояние тому порукой. Тем не менее топор рухнул у ног волка, глухо ударившись оземь.

— Не попал! — изумился Михаил.

— Сталь его не возьмет, — повторил кудесник. — Дозволь, боярин, теперь нам.

— Пробуй, — протянул воевода, поглядев на двух юношей, связывавших что-то при свете зажженных факелов. Затем, обернувшись к своим дружинникам, распорядился: — Окружить площадь!