Олег Булыгин - Слабые мира сего

— Ты что, не выспался? — тихо спросил Верховный жрец и посмотрел на молодого человека так, словно тот плюнул на статую Осириса.

— Я… простите…

— Если тебе не хватает выдержки и сосредоточенности, я предоставлю тебе возможность потренировать их!

Озас низко поклонился и, взяв поднос, тихо произнес:

— Благодарю вас, Владыка.

По окончании благодарственной службы Барака догнал Озаса:

— Ау, дружище, что с тобой? Ты две недели как сонная муха. Заболел, что ли? И что там тебе Владыка прошипел?

— Обещал устроить тренировку.

— У-у-у-у! Да-а-а, рискуешь не попасть в этом году в жрецы. Посвящение через три месяца, а ты на неприятности нарываешься?

— Как бы вообще из касты не вылететь.

— Да ладно тебе, ты в любимчиках у Небмаатры, это все знают. Будь на твоем месте другой, его бы уже давно отправили туда, откуда пришел.

— Нет, ты не понимаешь, о чем я.

— Да как же тебя понять, когда ты ничего не говоришь!

— Кажется, я влюбился…

Барака на мгновение замер, потом схватил друга за руку и, одним движением закинув его за колонну, прыгнул следом.

— Ничего себе! Когда успел-то? Кто она? Надеюсь, ты с ней не…

— Нет, ты что!

— Ну, слава Осирису! А то уж я испугался.

— Это невозможно.

— Ну да, тебе через месяц жрецом становиться!

— Да, а ей жрицей, в новом храме.

Барака отступил назад, обхватил голову друга обеими руками и взглянул ему прямо в глаза:

— Чего?!

— Того.

— Слушай, дурила с низовий Нила, ты что, в пасть к крокодилам захотел?

— Нет, ты не понял.

— Так, и кто эта несчастная?

— Хэпри, — едва слышно произнес Озас и тихо вздохнул.

— Которая?

— Та самая, преемница Ур-Хатшепсут.

— О Боги!

Барака опустился на стоявшую рядом скамью и с жалостью посмотрел на друга.

— Ну все, ты покойник. Преемница верховной жрицы Исиды? Да Хатшепсут тебя сама съест и без крокодилов! Еще неизвестно, что хуже. Скажи мне, безмозглый суслик, когда ты успел нарваться на эти приключения?

— Помнишь, Владыка брал меня на встречу одиннадцати жрецов?

— Да! Все тебе тогда обзавидовались. Еще не жрец, а уже такая честь.

— Ну вот, пока жрецы совещались, у помощников было свободное время. Вообще-то вроде как нужно было готовить какие-то папирусы, но это все ерунда. Великий совет просто отсылает слуг и оставляет только особо доверенных. Ну вот, она во время того, как на стол накрывали, оказалась рядом. Я и сам не понял, что произошло. Это как наваждение. Я просто почувствовал, что с ума схожу рядом с ней.

Озас улыбнулся и, глубоко вздохнув, опустился рядом с другом. Барака сокрушенно кивнул:

— Ну да, понятно. Дальше давай, романтик безголовый.

— Не фыркай, а то вообще ничего не скажу.

— Ладно, не дуйся. Она-то что?

— Она? По-моему, тоже что-то почувствовала. В общем, вечером я пробрался к ней в покои, поговорить.

— Чего?! Ну, ты даешь!

— Ты знаешь… Мы оба как с ума сошли.

Барака серьезно посмотрел на друга:

— Да, дружище, тебя либо убьют, либо ты прославишься.

— Не знаю. Да мне, в общем, все равно. Я только знаю, что не могу без нее.

— Я одного понять не могу: как Владыка не догадался? И Хатшепсут не заметила. Странно. И вообще, почему никто из жрецов не увидел этого? Это же был Совет одиннадцати главных!

— Знаешь, мне показалось, что на Совете произошло нечто, после чего всем одиннадцати было не до нас.

— Интересно, что?

— Не знаю. А потом меня Хэпри научила, как удалять чужую и лишнюю энергию из своего поля.

— Удивил, это каждый жрец умеет.

— Ты не понял. Ее можно не просто удалить, а полностью переписать, как новый папирус.

— Ого! Это как? Научишь?

— Легко. Ей Хатшепсут открыла это знание, а она мне. Хэпри вообще мне много чего рассказала. На самом деле все наши Боги…

Барака выпрямился и поднес палец к губам:

— Тш-ш!

— Что?

— Костыль идет.

В коридоре послышалось легкое шуршание ткани.

— Ну и слух у тебя.

— Да, брат Озас, тебе нужно действительно заняться своим вниманием, — громко произнес Барака.

— Ты прав, Барака! Спасибо тебе за совет, мой благочестивый друг!

Из-за колонны появился сгорбленный жрец Монту Маду, которого семинаристы между собой называли Костыль. Его согбенная фигура и слегка раскосый взгляд наводили ужас не только на послушников, но и на жрецов. Поговаривали даже, что этого горбатого человека побаивался сам фараон. Исключение составляли только Озас и Барака. Иногда они даже умудрялись подтрунивать над смотрителем.