Влад Савин - Морской волк

И когда приятель уже совсем съехал крышей, распахивается дверь, входит «уехавшая» жена, родня, гости — с днем рождения! Нанятые артисты раскланиваются. А мебель и новая плазма — так я ведь давно о таких мечтала, ты не возражаешь, милый?

Честно скажу: я бы за такое жену прибил. Поскольку нервные клетки не восстанавливаются. А несколько лет жизни куда дороже, чем какая-то мебель!

Но там, блин, реквизит: мебель, бумажки, видео и пара актеров. А здесь — кто-то телепортацию втайне изобрел? Бред собачий!

Однако один момент для нас чрезвычайно важен. И может заодно и искренность нашего «гостя» показать.

— Богдан Михалыч! Что он там сказал насчет штурмана?

— Командир, так он и есть штурман той подлодки.

— Ну тогда он должен знать, куда нас забросило.

Вызываю Сан Саныча. Ждем. Наш немец немного успокоился и уже осмысленно оглядывает помещение.

С неподдельным любопытством смотрит на приборы и предметы в медблоке, что дополнительно меня убедило: ну надо быть очень хорошим актером, чтобы так сыграть. Пришел наш штурман, и немец опять весь подобрался, ожидая, что последует дальше.

— Сан Саныч, вот он, штурман с подлодки, поговори с ним.

— Откуда!?

— С подводной лодки U-215, фашистской Германии.

Делаю жест рукой, чтоб остановить встречный вопрос, готовый сорваться с уст Сан Саныча. Тот молчит, обводит всех взглядом, думая, что его разводят, и кто-то смехом сейчас это выдаст. Но все были предельно серьезны. А наш комиссар уже находился в прострации под действием лекарства, которое успел ему вколоть Князь.

— Что как рыба на суше рот раскрываешь, но нечего не слышно? Вот и мы в таком же положении были, когда все это услышали.

— Командир, какая на хрен Германия, да еще фашистская, когда на дворе две тысячи двенадцатый год? Они что, где-то до сих пор все скрывались? Я слышал, как будто у них база где-то в Антарктиде подо льдом была. Они что, оттуда приплыли?

— Нет, Сан Саныч, это мы сюда.

— Как сюда, куда сюда, я что-то не пойму.

— А вот так. Как в книжке твоей — только всерьез. Сегодня третье июля тысяча девятьсот сорок второго года.

— Ну не ху… себе девки пляшут.

— Вот-вот, и у нас такое мнение. Давай, Сан Саныч, порасспроси это немца, нам надо знать, где именно мы вынырнули.

Штурман, начал расспрашивать немца, а мичман переводить. Узнали наконец последнее место и время, когда он определялся, а также примерное место столкновения.

— Командир, теперь мы знаем примерную точку нашего нахождения с погрешностью в полмили. В пятнадцати милях восточнее Бостона, в заливе Массачусетс. Я предлагаю осторожно спуститься южнее на шесть миль, там есть очень приметный мыс с маяком, и вот тогда у нас будут точные координаты.

— Давай спустимся, посмотрим, где мы очутились. А то я до сих пор не верю, что такое может быть.

Я до последнего надеялся, что это ошибка. Нет, мы находились на расстоянии видимости с тем самым мысом. Да, это Атлантика, и вот оно побережье США. В какой-то паре миль от нас прошел, коптя небо угольным дымом, старинный пароход. Это для нас старинный, а для этого времени, может, и нет. Я наблюдал в перископ и все не мог поверить, что все это правда. Но надо было — верить, решать, жить и делать свое дело. В чем это дело теперь заключается? А вот сейчас и решим!

Это верно, что командир, а особенно в автономке — царь и Бог. Его слово, его воля — закон для подчиненных. Но и отвечает он в случае чего тоже один за всех.

Вот только перед кем и за что сейчас отвечать?

— Товарищи офицеры!

Все смотрели на меня. Петрович, Сан Саныч, командиры всех БЧ, Князь, Сидорчук, а также Большаков — все, кто знал. Прочие, конечно, активно обсуждают происходящее — после такого-то, да и верхняя вахта, видевшая и теплое солнце, и берег вдали, и «спасение утопающего», не станет молчать. Но вот точной информацией о том, что именно случилось, не владел никто, кроме присутствующих здесь.

Еще, конечно, немец, сейчас запертый в изоляторе, у двери которого был поставлен кто-то из ребят Большакова с категорическим приказом: никого не пущать! И дежурный радист, который сейчас ловил на перископную антенну все, что удавалось выловить из эфира, также со строжайшим приказом — ничему не удивляться, молчать как рыба и доложить после лично мне или старпому.

— Примем как данность: сегодня третье июля тысяча девятьсот сорок второго года. У кого-нибудь есть соображения по поводу, как мы сюда провалились и можем ли вернуться обратно?