Коваленко Эдуардович: Камбрия — навсегда!

Разбойник согласился. Так окончился этот бой. Но Гвидион был ранен, и вся его дружина, подросшая, тоже. Вернулся он к матери, повинился, что не доехал, и стал рану залечивать. И очень был доволен, как всё вышло. Уж очень он в Рим ехать не хотел.

Тогда позвала светлая Дон младшего сына. «Старшенький не справился», — сказала ему, — «придётся ехать в Рим тебе!»

Собрал тот придворных, гуляк да охотников. Прыгнул в седло — и только пыль столбом, повыше, чем башни Кер-Легиона, раза так в два.

Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге та же старуха, что и старшему брату. Ну, он в кошель, да сыпанул серебром, как привык по трактирам, отличая бардов.

«Этот победней», — подумала старуха. — «Ну да не беда. Вон, со старшеньким моим худа не вышло. Рискнём и теперь».

И вышел на дорогу второй сын, сида встречать, и было с ним дважды девять лесных молодцов. Разбойники за самострелы да дубинки, охотники — за луки да плети. Два дня бились, все в синяках, руки и ноги поломаны-прострелены. Тут — куница. Сид не выдержал, выстрелил — в глаз. Глядь, а в другом глазу разбойничья стрела торчит.

«Славный выстрел», — говорит. — «Не хочу с таким молодцом драться. А хочу такого стрелка пивом угостить».

Тот и согласись: так, выходит, серебро сида к нему и попадёт, пусть не в кошель, а в желудок. Напировались, сдружились… Одна беда — переели и перепили так, что заболели. Даже сид! Опять некому на континент ехать.

А у Дон сыновья закончились. Пришлось старшую дочь звать. То есть — ушастую нашу.

А эта как раз библиотеку приёмного отца дочитала, и скучать начала.

«Охотно», — говорит. — «Съезжу в Рим. Там, наверное, книг много, и людей мудрых. Глядишь, и жениха себе найду. Умного!»

Нацепила рясу походную, прыгнула в колесницу — и только пыль вровень с башнями Кер-Легиона.

Долго ли она ехала, коротко ли, да ту старуху, что с братьями встречалась, не минула. А на просьбы только фыркнула и предложила припасами поделиться. Мол, могу половину того, что в дорогу собрала, отдать. Старуха отнекиваться не стала, а сама подумала: «Эта не богата, но кони у неё хорошие. Выпущу-ка своего меньшого, пусть лошадей уведёт, да с девкой побалуется».

Тот и встретил. Улыбнулся ласково, набился в попутчики. Разговорились. Слово за слово, и расхотелось тому сиду обольщать и грабить. Захотелось стать таким же умным! Так что проводил он её до порта. Там и разошлись. Сида на континент, парень — в школу при монастыре. Хороший, говорят, поэт из разбойника вышел…

Во Франции она потеряла коней — как миновала Бретань, франки пошлину потребовали. Не деньгами или конями. Что ж, отвела лошадок назад, оставила одному бретотцу. Велела не обижать, иначе… Ну, чего иначе, остроухой объяснять нечего. Да и хороший хозяин лошадь не обидит. А пешей мимо мытарей королевских пройти — не волшба вовсе. Лесом, кустами, холмами, болотами… Так и шла. Рыба у неё всегда была, а хлеб по трактирам зарабатывала. Сами знаете, стоит грамотному человеку присесть за стол, да пёрышко с чернильницей достать — так сразу и неписьменный находится, кому письмецо нужно набросать.

Скорей долго, чем коротко, а добралась Немайн до Рима. На кого она была похожа? Ну, на себя. Я вот мальцом отца слушал, а не понимал. Сказано — сида, ну, значит, высокая, в белом с золотом платье. А на деле? Ни дать, ни взять, больной ребёнок, да в рясе, да после пешего похода… Не гляделась она ни сидой тысячелетней, ни дочерью королевской. Да к ней, наверное, даже солдаты на улице не приставали!

Но грамоту с буквами золочёными — Немайн сохранила. Показала, кому следует. Ждала, сколько положено. Жила писчей деньгой, на сей раз — книги переписывала. По ней ремесло! И так переписывала быстро и ладно, что все скриптории Рима без заказов остались! Владельцы подумали, собрали денег немало, да и поклонились, кому следует, чтоб император принял её поскорей.

Тот и принял. И увидел, понятно, не посла богатой страны, а нищую странницу. Потому и отказал в защите. «Защищайтесь сами!», — сказал.

Немайн как стояла, так и села. На пол, в императорском дворце.

— В Палатинском, — вставил Пирр, прекрасно знавший, что императорская ставка тогда была в Равенне. Какая разница? Рим легендарней!

— Вот, Палатинском, — согласился Лорн. — Очень уж настороилась попасть в заложницы, да всласть порыться в римских библиотеках. Ну а когда Немайн несчастна, пожалеть её недолго. Император и пожалел — разрешил искать средство от варваров в старых книгах. В собственной, в императорской, библиотеке! Заодно велел кормить, сколько попросит. А буде загостится, и рясу новую каждый год выдавать.