Равномерно расставленные вдоль столов многочисленные жаровни согревали зимний воздух; ловкие, возникающие рядом с ними как тени прислужники расторопно следили, не давали углям погаснуть; но сама природа, казалось, тоже праздновала вместе с людьми – ибо в тот вечер привычный для любого ханбалыкца пронизывающий, проникающий настырно в любые щели и в складки одежды ветер стих, давая отдых и себе, и быстроживущим, и толстые полотнища свисающего с навесов полога, со всех сторон выстроившего легкую, но надежную стену между пирующими и ночным морозом, были недвижны: ничто, кроме снующих туда и сюда прислужников, подносящих новые напитки и блюда, не тревожило их покоя.
По недавно сложившейся традиции вереница гостей, прежде чем занять свои места, потянулась к специальному – широкому, убранному желтого шелка роскошной скатертью столу: здесь каждому из приглашенных полагалось оставить свой дар, который он припас для Сына Неба, приложив к оному дару визитную карточку. Когда очередь дошла до Богдана, Бага и бека Кормибарсова, стол был уж на три четверти полон, а восьмикультурные гвардейцы – не младше вэя, – надзирающие за церемонией поднесения даров, со всей очевидностью притомились ответно кланяться. “Интересно, а что будет, когда стол заполнится весь? Начнут уносить? – весело подумал Баг, наблюдая, как Богдан вручил гвардейцу упакованный в нарядную бумагу и перевязанный строгой ленточкой толстый прямоугольный сверток и принял ответный поклон. – И ведь наверняка среди этого всего попадутся одинаковые подарки… Не может быть, чтобы не попались…” Он с поклоном передал свой дар: небольшую сандаловую коробочку, в которой покоилась, завернутая в нежный шелк, бронзовая статуэтка милостивой бодхисаттвы Гуаньинь из Александрийского, храма: ее освятил сам Великий Наставник Баоши-цзы; наверняка кто-то уже поднес или поднесет Сыну Неба что-то подобное, но и не важно: ведь это подарок от чистого сердца, мысль о котором снизошла Багу как очередное столь любимое им озарение в суете предотъездных часов, когда ланчжун уже почти отчаялся.
Расставшись с дарами, прибывшие следовали за важными распорядителями, неторопливо, с достоинством провожавшими их к местам за бесчисленными столами; Судья Ди, на морде которого милость, коей он наряду с хозяином удостоился, совершенно не нашла отражения – кот настороженно принюхивался и даже от обилия людей и запахов недовольно дергал хвостом, – покорно шел тем не менее рядом, повинуясь поводку.
На мягком сиденье подле стола каждого гостя ожидал завернутый в плотную красную бумагу ответный новогодний дар Сына Неба; Багу и Богдану достались приглашения провести на казенный счет удобные им две седмицы в императорской резиденции на острове Хайнань – месте благостном, приятном с точки зрения погодных условий почти круглый год; тамошние макаки даже вошли в поговорку у ордусян: когда надо было сказать о ком-то, кому повезло устроиться в жизни так, что и пожелать большего трудно, – говорили “живет как макака на Хайнане”. Или: “живет как у хайнаньской макаки за пазухой”, хотя ясно же, что никаких пазух, кроме лобных, у макак не бывает. Ибо хайнаньская природа, теплое море и бесконечные пляжи безо всяких человеческих усилий делали остров сущим раем на земле. А уж коли прибавить к тому ордусскую трудолюбивость… Судья Ди получил на Хайнань отдельное приглашение. А также златую подвеску на ошейник: на подвеске были выгравированы знаки в старинном стиле – “Не пренебрегает корнями”. Богдан с Фирузе, бек Кормибарсов и Баг с Судьей Ди оказались прямо напротив возвышения, на котором был установлен стол для первых лиц государства и членов императорской семьи: им достались почетные места среди высших чиновников – недалеко от александрийцев, по правую руку восседал прославленный шаншу Палаты наказаний, мудрый Фань Вэньгун, и Багу хорошо были видны его искрящиеся в свете свисающих с потолочных балок навеса золотые массивные очки; а по левую руку расположился ханбалыкский градоначальник Решительный Лю с супругой; кругом были еще другие, судя по одеянию, весьма высокопоставленные преждерожденные, и взгляд ланчжуна постоянно натыкался на знакомые ему по телевизионным передачам и сводкам новостей лица.
Но гораздо чаще Баг вперед – туда, где недалеко от владыки сидела, легко улыбаясь, принцесса Чжу Ли; взгляды их часто встречались, и неизменно то он, то она опускали глаза. Тогда, в узилище Внутренней стражи, их непочтительно прервали пришедшие за Багом посланцы цзайсяна, и – странно, но Баг совершенно не ощущал какой-либо недосказанности: напротив, теперь, когда он был совершенно уверен в том, что принцесса и его студентка Чунь-лянь – одно лицо, после того, как Чжу Ли посетила его в заточении, после того, как столь решительно заявила о небезразличии к его, Бага, судьбе, удивительное спокойствие и умиротворение овладели сердцем ланчжуна. Баг точно знал теперь, как толковать слова “кого хочу, того и люблю”. Знал – и не собирался ни с кем делиться этим сокровенным знанием; это был его, только его и принцессы мир на двоих, маленький храм, трудно выстроенный в самой глубине души, куда не было дороги посторонним. Сейчас Багу этого было более чем довольно. А о большем он и не мечтал. И о будущем – не задумывался. Ибо как знать – куда кинет жизнь, как повернется прихотливыми путями неумолимой кармы и кто мы такие, чтобы требовать от жизни большего, чем она в своей щедрости и так дает нам?..
Читать дальше