Антон Соловьев - Королевство свободных

То, что на мост его не пустят, было ясно с самого начала. Кто ж в эти смутные времена разъезжает без подорожной, пусть и в орденском облачении? Нет, не те времена настали в этом мире. Как там один местный святой пророчил: «И придет лютый хлад, и мор, и голод. И солнце нальется кровью. И ангел отворит кладезь Бездны». Нет, кажется, это не из этого мира. Тут, по-моему, вообще с солнцем должно произойти что-то совсем нехорошее. Только вот что — никак не вспомню. Да и делать мне больше нечего, как всякую ахинею в памяти держать.

Парень-то молодец — не слезая с коня да с коротким мечом, без кольчуги, без щита… Двоим древки копий перерубил, а они — за мечи. Один уже не успел. Поздно, поздно вы, голубчики, схватились за самострелы. Ага, промахнулся. Так. Ну, теперь еще троих и можно ехать дальше.

А ведь мог бы просто проскочить. Так нет же, надо поубивать! Да, Волк давно еще говорил мне, что, мол, не было еще случая, чтобы от него ушли, да на сторону Тени не стали. Сила — страшная штука, похлеще красоты. Искус великий. Да, идут все одной дорогою, уже до них проложенной. Хорошая это дорога, проверенная, хоть и страшная, и тяжелая. Но правильная она.

«От добра добра не ищут», «Не делай добра, не получишь зла», «Кто к нам с мечом, того мы кирпичом»… Ну, и так далее, суть вы, скорее всего, ухватили правильно. А она простая, эта суть: дорога силы — это почти всегда дорога зла, потому как не бывает, чтобы, защищая кого-то, ты кого-то не ранил. Неважно: мечом ли, делом ли, словом ли или даже взглядом.

Они ведь все, кто шел через Лес, все они не хотели служить злу, они просто шли дорогой силы. К Волку их вели ненависть, месть, жажда правды. Старый отшельник их чуть-чуть охлаждал, и они уже желали другого: ясности, цели, твердости. «Чтобы все твои желания сбывались» — кажется, так звучит самое страшное проклятие. Впрочем, я могу и ошибаться. Может, уже что и похуже придумали. Люди — они такие, умеют пакость всякую изобретать. Видели, знаем.

Вот я, кажется, и нашел ответ на свой вопрос. Тут не видеть, тут чувствовать надо, так сказать, осязать. Парень склонен к театральности. Причем играет для себя самого. Этакий монотеатр. Или соло для горы трупов. Спешился, меч о чужую тунику вытер. Так. Молодец, сообразил, что свой надо в речку выкинуть, раз из моды вышел. И взять, так сказать, по уставу ордена положенный… И самострел взял, умница, и сумку с болтами для него. Тоже вещь в дороге полезная. Не отвык в глуши лесной дела обделывать. Или за столько-то лет все уже происходит как бы само собой? Что убил всех — правильно, время выиграл. Теперь — на тот берег, и он почти у цели, о которой пока не знает.

Да, иной раз и не догадываются некоторые, что им на самом деле надо. Купцом он хотел заделаться, корабль купить. Ишь ты, какой нашелся торговец! Знаем мы эти плаванья. Первый раз от пиратов отобьется, крови чужой понюхает и сам грабить начнет. Путь силы — он такой, куда ни станешь, всюду в тени.

Но не очень-то мне хотелось, чтобы он потонул геройски. Не для таких целей он в этот мир вернулся. Да, признаюсь, есть у меня свой корыстный интерес. Да я и не скрывал никогда, что за так никогда никому не помогаю. Интерес есть. Безусловно.

Но и этап этот он должен пройти как надо, полную чашу выхлебать. Но такое уж ближе к концу этого круга. А круг у него, судя по всему, долгим будет. Не потому, что мечом научился хорошо махать. О нет, не поэтому, а потому, что думать начал. Думать, вот что ценно. Ценно для него, ну и для меня тоже небесполезно. Когда человек думает, он еще параллельно под себя копает, а это очень хорошо. Сомнение — тетушка греха.

Ладно, пора двигаться. Честно признаюсь, волнуюсь я. Не каждый раз бывает, чтоб вот так встретиться с тем, кого…. Впрочем, об этом я не буду сейчас думать, а то он почувствует. Итак, все возможные щиты и блоки от его внутреннего зрения поставил. Рано ему пока, рано знать, кто я, зачем и почему. Да и вообще… Люблю я инкогнито. Очень люблю.

Встреча наша тоже была достойна кисти живописца. Тяга к эпической театральности и мне не чужда. Он, не торопясь, едет полями, а я спускаюсь с холма. Весь такой мрачный, таинственный, на пегом жеребце в яблоках. Черный плащ, подбитый белым мехом, развевается; под плащом туника, расшитая серебряными нитями… Непокрытые черные кудри тоже трепыхаются на ветру. В общем, я обожаю собой любоваться, жаль только — не всегда бывает случай в зеркало взглянуть на себя любимого.

Вот. Он меня уже видит. Остановился. Раскланиваемся. «Благородный дон», да «куда вы едете», да «мой святейший брат-воин». Люблю я эти изыски речи, подобным эпохам присущие. Есть в них нечто поэтические, возвышенное что-то. Если бы от тех донов еще не смердело потом и конями!