В. Бирюк - Догонялки

«Злобствует не сильно» — я увидел сразу. Для начала поп занял центральную избу, и мне, с моими людьми и вещичками, пришлось перебираться в новостройки. Овечек своих к Фильке на двор поставил, долго объяснял, как их кормить. За это время Николай поймал у нас в подвале его мальчишку и отодрал за уши. Тут же получил от попа «отеческое внушение» за «неподобающее отношение». После чего «облобызал длань иерейскую» и отправился исполнять свеженаложенную епитимью — отчитать триста «Богородец» с поклонами перед иконою. Но в целом… я ожидал худшего.

— Надо окрестить язычников.

— Окрестим.

— Отпеть покойников?

— Отпоём.

— И всем — святое причастие.

— Не, нельзя. Только в храме. По Седьмому правилу Второго Никейского Собора в престолы, на которых совершается евхаристия, должны полагаться частицы мощей святых мучеников.

Вона чего! Это где ж столько костей нетленных набрать? Видать поэтому в конце 17 века это правило в России было отменено: мучеников у нас всегда хватало, а вот которых из них в этот раз считать «святыми»…

— Освятить новостройку мою?

— Завтра с утречка.

— С исповедованием не тяни — мне люди на работах нужны.

— Дак кто ж тянет! Прям сегодня.

Поп спокойно соглашался на всё. И на публичную исповедь перед всей общиной, и на проведение разводов. Даже развёл Кудряшка с женой без его присутствия: удовольствовался фразой о болезни его. И брал довольно по-божески. Правда, когда каждый шаг — ногата, то «итого» — не мелко выходит. Но — приемлемо. Я платил за всё серебром, и за требы для местных смердов тоже. Филька, унюхав халяву, тут же потребовал освятить его корову. «Ну… чтоб эта… доилася лучше». К моему удивлению, Геннадий за две ногаты старательно помахал кадилом перед всем деревенским стадом.

Очень сговорчивый, отзывчивый и доброжелательный служитель культовый. Была пара мелочей, которые меня смущали. После общей исповеди, прошедшей при моём участии, под моим присмотром и с моим рефреном: «Грешен я. Ибо человеци суть. Признаю и раскаиваюсь. Следующий», поп довольно долго беседовал с некоторыми из моих людей. Проведённый «экзит-пол» дал ощущение, что попу по-рассказывали кое-что лишнее. Но, вроде бы, не смертельно. Вторая странность: он мне в глаза не смотрит. Неприятно, но, может, так и надо — типа священническое смирение и послушание.

В последний вечер устроили отвальную. Я расщедрился — подарки кое-какие попу подарил. Домна стол приличный накрыла, бражки выкатила. С началом банкета мы несколько подзатянули — «кошёлку поповскую» загружали. Так что, засиделись затемно.

Народ уже хорошо принял, раскраснелся. Уже и песен попели, когда поп вспомнил, что оставил в «кошёлке» кувшинчик с настоящим виноградным вином. «Сейчас сбегаем. Пойдём, боярич — может ещё чего интересного приглядишь». Надо глянуть — мне ж любопытно. Позвали поповича, чтобы тот отволок ещё один узел в лодку. За мной, как обычно, пошёл Сухан. Оставшаяся компания сразу после нашего ухода зашумела ещё сильнее — «начальство свалило».

На дворе стояла глухая августовская ночь. Мы стали спускаться от усадьбы к реке, на берегу которой, полностью вытащенная на берег, лежала гружёная «поповская кошёлка».

Темно, ничего не видно. Чуть белеет тропинка под ногами, чуть отблёскивает впереди река. Сзади слышен хохот подвыпившей компании в усадьбе, впереди — тьма и тишина. На середине спуска мальчишка, тащивший узел с какими-то тряпками, вдруг ойкнул, упал на землю и стал кататься.

— Что такое? Что случилось?

— Ой-ой! Ноженька моя!

Беглый осмотр, хотя какой осмотр в темноте? — ощуп — дал только один результат — детский вой на тему:

— Ой, больно мне, больно!

Крови, вроде бы, нет, явного перелома — нет, надо тащить к свету, там народ поопытнее меня — может, чем и помогут. Сухан подхватил мальчишку на руки и отправился назад в усадьбу, а мы с попом подобрали узел и продолжили спуск к лодке.

— Ты, отроче, кинь-ка узелок вон туда, к носу ближе. И пропихни его поглубже. Завтра поутру овечек моих приведём да и пойдём, помолясь, до дому. Ты ж мне пару гребцов-то дашь? Через перекаты пролазить с гружёной-то лодией — тяжко.

— А что ж ты, Геннадий, барахло своё нам не продал? Шёл бы налегке. Я ж велел Николаю купить у тебя, всё, что нам гожее.

— Слуга твой доброй цены не даёт. А у тя, я гляжу, серебра немало. Повезло дитяте — велесову захоронку сыскать. Вот же ж — даёт господь богачество кому не попадя.

— Так побил бы ты волхвов — их серебро тебе бы досталось. И как ты столько лет в своём приходе такое безобразие терпел? То — волхвы, то — ведьма эта…