Юрий Никитин - Труба Иерихона

Вперед выдвинулась оранжевая, блистающая золотым шитьем ряс, золотыми шапками и золотыми посохами группа людей, толстых и массивных, как бодигарды, но с лишними пудами дурного мяса и жира. Все как один в колоколообразных рясах, что вообще делали их похожими на стога прошлогоднего сена.

Вдова поймала быстрый взгляд старшего из этого кодла, митрополита московской патриархии: оценивающий, мгновенно раздевший ее, перевернувший так и эдак, раздвинувший ей ноги до треска в мышцах... Этому даже ее счет в швейцарском банке не нужен, как четырем донам, у него свои банки в Швейцарии.

Она улыбнулась митрополиту одними глазами, едва-едва, и тут же уловила ответное движение век. Вожак церковной группировки пообещал ей крышу и личное покровительство.

Четверо донов с гробом на плечах медленно разворачивались, побагровели от натуги. Возникла неизбежная суматоха, приглашенных набралось слишком много, бодигарды начали теснить толпу, покойнику нельзя загораживать дорогу.

Дорога к золотым горкам песка открылась прямая, народ в черном выстроился по обе стороны. Траурная музыка заиграла громче, жалостливее. Четверо донов, пошатываясь, понесли гроб.

Вдова шла сразу за гробом, скорбная и молчаливая, ослепительно красивая в траурном платье. Черная вуалька на золотых волосах блестела, абсолютно не пряча их роскошь, а нежное лицо было открыто как свежему воздуху, так и поцелуям будущего хозяина ее тела.

По ту сторону могилы уже сверкала золотыми рясами еще одна группа в ризах-копнах, с высокими золотыми шапками, золотыми посохами, кадилами и прочими шаманскими вещами. Все как один осанистые, с могучими бородищами и широкими бандитско-холеными мордами.

Солнце на миг выглянуло из-за туч. Золотое шитье засияло ослепительным блеском. На пудовых золотых крестах заблестели драгоценные камни. Сверкали золотые пуговицы, длинные, искусно изготовленные за рубежом посохи. Священнослужители выделялись среди одетой в черное братвы, как африканские жрецы среди голых негров.

Доны на подгибающихся ногах донесли гроб до могилы. Несколько мгновений казалось, что уронят, но бывшие спортсмены сохранили достаточно сил, чтобы собраться, удержать и удержаться самим. Тяжелый черный ящик бухнулся на горку оранжевого песка, примял, а золотые лапы жадно погрузились, зарылись.

Могучий дьякон взмахнул кадилом. Хор певчих за спинами церковной братвы грянул ангельскую песнь. Сам дьякон рявкнул таким могучим низким басом, что автомобили на стоянке вздрогнули и присели в испуге. Старший из попов окропил гроб, вскинул крест и четырежды помахал по сторонам, благословляя пришедших на проводы и одновременно отпуская им грехи нынешние и будущие.

Бодигарды стояли спинами к могиле, удерживая толпу. Эти мелкие вожаки районных и микрорайонных группировок не знают приличий, вот слева по периметру наметилось вздутие, крепкие молодые парни в черных костюмах властно раздвигают стражей...

Вперед к самой могиле вышел такой же крепкий, но уже немолодой мужчина с широким лицом профессионального боксера. На скулах и правой щеке остались следы от старых ран, а нос был расплющен, будто ударом молота.

По толпе прошел шепоток: узнали Кешу Воркутинского, нового вожака межрайонной группы. Он появился из воркутинских лагерей, тут же собрал братву и вступил в борьбу за власть над центром города.

Кеша вскинул руку. Траурный марш послушно оборвался, а митрополит заткнулся, словно свинья с кляпом во рту.

Дорогие друзья! сказал Кеша свирепо, словно прорычал. Сегодня прощаемся с нашим дорогим другом, который так много сделал для всех нас!.. Он умел быть умелым судьей в наших нелегких спорах, умел быть любящим отцом своим детям и, не побоюсь этого слова, всем нам!.. Каким он был прекрасным семьянином, могут подтвердить многие, очень многие... Двери его дома всегда были широко распахнуты для друзей, а такие прекрасные люди имеют многих друзей!.. Причем в самых разных кругах...

В это же самое время в трех шагах от одной из милицейских машин, что находилась в двух километрах от кладбища, остановился потрепанный жигуленок. Вылез растерянный молодой парень, взлохмаченный, с виновато-заискивающей улыбкой на жалком лице вечно трясущегося интеллигента.

Ребята! Он подбежал к их машине, взмолился: Второй час кружу!.. Где этот проклятый Козихинский переулок?.. Все посылают в Козицкий, но на фиг мне Козицкий, я там уже три раза был... Мне Козицкий не нужен, мне бы Козихинский, в конце концов бы...