Генри Олди - Бездна голодных глаз

А вокруг угрюмо толпятся стеллажи, и мириады колышущихся листков с договорами шелестят высохшей мертвой листвой, и каждый лист уже начал сохнуть и желтеть, начиная с грязной ржавой подписи в правом нижнем углу…

Ночь гуляла по осиротевшим казармам. Всех бесов решили на три дня вывезти в лагеря за город, и целое утро во дворе торчали скрипучие деревянные повозки, бородатые погонщики кормили сонных волов и помогали грузить оружие и палатки, а большинство гладиаторов с седлами на плечах отправились к Медным воротам, за которыми начинались выпасы приписанного к школе табуна.

Но к вечеру осела пыль, а вместе с ней угомонились сплетни горожан о причинах столь неожиданного события, захлопнулись ставни на окнах, и в корпуса казарм вошла ночь. Сперва робко, а затем — все увереннее… Вошла и осталась.

Вначале ночь долго валялась на аккуратно застланных койках, перепробовав все до одной, после она немножко посидела за столиком дежурного ланисты, около часа бегала наперегонки со сквозняком по пустынным коридорам и, наконец, приблизилась к кухне, откуда доносились гул голосов, редкие удары и хруст костей.

В кухне горел свет, и это раздражало ночь. Буркнув что-то невнятное, она припала к замочной скважине и затаила дыхание.

У стола стояли три или четыре медных бака, доверху забитых бесстыдно голыми, освежеванными тушками кроликов. Рядом видны были несколько тазов, куда время от времени шмякался отрубленный кусок. Ночь присела на корточки, и угол обзора стал значительно шире. Кроме того, стало лучше слышно.

— А я тебе говорю, что сроду такого не случалось! До Игр три дня, а эти долдоны учения придумали! Кого учить-то?! Все равно ни «почек», ни свистунов дальше пролога не пустят… Верно я говорю, Кастор?!

— Оставь его, Харон. Сам знаешь, не ответит… Вон, кроля режет, и ладно… Старенький он…

У старенького Кастора было тело мраморной статуи, густая черная борода без единого седого волоска и гладкие руки юноши. Но все это великолепие как-то сразу уходило на второй план, стоило ему поднять голову и повернуться к собеседнику лицом. Создавалось впечатление, что голубые выцветшие глаза Кастора больше всего на свете ненавидят свое прямое предназначение — смотреть, и их заставляют смотреть насильно. Бесы говорят о таких, что их зрачки затянуты паутиной вечности. Возможно, все это было лишь красивым жутковатым образом, но взгляд самого старого из бесов — Кастора — жил, подобно человеку на дыбе, хрипя и содрогаясь всеми вывернутыми суставами.

Ночь вздохнула, колыша ветки за окном, и устроилась поудобнее. Затем она подмигнула сквозняку, и эта продувная бестия так свистнула по коридору, что незапертая дверь скрипнула и наполовину приоткрылась. Сидящий у стола бес повернулся и прищурился в темноту. Бес был раскос, скуласт, в руке он держал вырванную кроличью печень, и вообще во всем его облике странным образом сочетались дикость и задумчивость. Этакий задумчивый дикарь, голый до пояса…

«Как его зовут?» — шепнула ночь подкравшемуся сквозняку.

«Марцел-л-л…» — прошелестел тот, и бес по имени Марцелл вздрогнул, отвернулся и швырнул кровоточащие потроха в отдельный таз.

— Не кипятись, Харон, — бросил он сидящему напротив ланисте. — Зачем зря слова треплешь… Все равно тебе на этих Играх с другим каркасом выходить. Твой в Южный округ переводят. А кто у нас сейчас свободен? Одни «ветки»… Трое из углового корпуса, Кастор вот, я, да еще рогоносцев пара-тройка… Так что сам понимаешь — Уход тебе обеспечен. Ланиста ты классный, но — нет на нас ланисты… Так что все будет в порядке — под фанфары и буцины.

— Спасибо, Марцелл… — Харон улыбнулся через силу. — Только и тебя на эти Игры не поставят. Приказ вчера пришел, на имя Претора. Велят тебя попридержать. Причин не объясняют. Так что отдыхай… отсыпайся…

Чувствовалось, что наигранность тона давалась ему с трудом. Марцелл пристально посмотрел на Харона и медленно вытер грязные руки полотенцем.

— Вот оно что, значит… А я, дурак… Берегут. Для чего берегут? С чьей подачи? Или наоборот…

— Ты не бойся, Харон, — Кастор внезапно проморгался и захихикал. Голос у него тоже оказался старческий. Дребезжащий, тоненький фальцетик… — Не бойся. Мы тебя и без Марцелла убьем. Хорошо убьем, грамотно. Спасибо скажешь. Потом…