Никита Сомов - Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)

Дождавшись, когда все отсмеются, я решил хоть как-нибудь прикрыть свой обман от раскрытия. А то выйдут за дверь, вспомнят про Барятинского, а он-то ни сном ни духом о наших подвигах.

— Вина в тот день попробовать нам так и не удалось, а Володька до сих пор не любит вспоминать эту историю. Стоит спросить его о ней, и он, как заправский артист, делает непонимающее лицо с такой неподкупной искренностью, что, не будь меня вместе с ним в тот вечер, непременно бы поверил ему.

Спустя некоторое время меня оставили отдыхать, и, едва за родными закрылась дверь, я ощутил пустоту, окружающую меня со всех сторон, свою чужеродность этому миру. Ко мне остро пришло понимание того факта, что моя новая семья любила вовсе не меня, она любила Николая. Того самого Николая, чью личность я кардинально поменял своим появлением в его теле. Меня ледяной рукой ухватила за сердце тоска по потерянным в том мире родным. Снова закружилась голова. Однако усилием воли сумел побороть головокружение и остаться в сознании. Я чувствовал, что мимо меня проходит что-то важное, то, без чего я не смогу сжиться с этим миром. Что-то совершенно очевидное раз за разом ускользало у меня из-под самого носа.

К вам когда-нибудь приходило то, что многие называют озарением? Уверяю вас, слово подобрано очень и очень точно. Иногда бывает, что часами сидишь и бесплодно ищешь решение, но раз за разом оно все выскальзывает в последний момент, и вдруг в какой-то миг, как будто мгновенной вспышкой, в голове складывается полная картина головоломки. Так и сейчас я понял, что именно ускользало от меня и все время находилось на поверхности, прямо перед глазами. Как это обычно и бывает, решение лежало перед самым носом.

У меня больше не было раздвоения личности, просто в какие-то определенные моменты больше проявляла себя личность Николая. Все это более не выражалось в попытках захватить контроль над телом, просто в некоторые моменты его эмоции и чувства брали верх над моими. Точнее, отголоски его эмоций и чувств. Например, едва лишь в комнату вошла Мария Александровна, его мать, а для меня, по сути, совершенно незнакомая женщина, мое сердце радостно забилось. Когда разговор шел о моем отце — Александре, я даже мысленно считал его своим настоящим отцом, а к братьям и сестрам относился как должно любящему брату. Хорошо, что я не стал одергивать себя, кто знает, к чему бы привел прямой конфликт сильных эмоций. Видимо, надо всего лишь немного подождать, пока сознание окончательно не устаканится. То есть, образно выражаясь, пока еще жидкий сплав наших знаний, характеров и личных привязанностей окончательно не застынет. Забавно. Когда я в своих указах буду писать нечто вроде «Мы, Николай Второй», это и точно будем мы. Еще немного поразмышляв и окончательно запутавшись в своем «Я» и «Мы», отложил этот вопрос подальше, с тайной надеждой больше никогда к нему не возвращаться. Как любят оправдывать себя в таких случаях герои голливудских фильмов — мы те, кто мы есть.

Не могу сказать, что я уснул успокоенным, вообще трудно уснуть, когда понимаешь, что твоя прежняя семья погибла и больше ты ее никогда не увидишь. Тем не менее, едва ли не впервые за все это время, мягко ушел в мир снов, а не провалился туда, как в бездонную пропасть.

Спустя четыре дня я впервые после болезни встал с кровати. А уже через день, пятого ноября 1863 года, состоялось задержавшееся из-за подкосившей меня болезни торжественное перевезение тела почившего императора в царскую усыпальницу — Петропавловский собор.

Из окон дворца я без труда мог наблюдать, как группы горожан наполняли тротуары на набережной, ожидая печального шествия. Едва я с матерью, братьями и остальной родней прибыл на церемонию, началась торжественная литургия. На дежурстве у гроба стояли генералы и великие князья, а в голове и ногах почившего императора стояли почетные часовые. Не знал, что у нас практикуют бальзамирование — гроб был открытым. А я стоял и все никак не мог себя пересилить и заглянуть в этот деревянный ящик, в лицо родному мне человеку, которого я невольно убил. Хотя другая моя половина просто невыносимо жаждала этого. Наконец, когда нервное напряжение, казалось, возросло во мне до предела, адъютанты отца принесли крышку и закрыли гроб. Я испытал огромное облегчение и только сейчас заметил судорожно сжатый платок в кулаке, который, судя по побелевшим костяшкам пальцев, не выпускал с начала литургии.

Из-за недавней болезни и вызванной ею легкой слабости мне не довелось подставить плечо под гроб отца, как сделали это великие князья с братом Сашей. Они медленно вышли, поставили гроб на стоявший у парадного подъезда покрытый трауром, запряженный шестеркой лошадей цугом артиллерийский лафет Константиновского артиллерийского училища с ездовыми юнкерами. Генералы накрыли гроб флагом, и траурная процессия тронулась по набережной к месту последнего пристанища всех российских императоров.