Александр Гера - Набат-2

— Это к Игорю Петровичу. Он у нас главный поп, а мое дело заразе духовной и физической заслон ставить.

— Валяй, — выдохся противиться Гречаный.

К разговору с Момотом он готовился долго. То общие интересы переплетались, то не с руки затевать пристрастный разговор. Ваня Бурмистров ситуацию расплетал со своей колокольни, ему с Момотом детей не крестить, как говаривали раньше, а они добрый пуд соли съели, как и сейчас говорится. Выручил Гречаного сам Момот — аудиенции попросил.

— Замечаю, Семен Артемович, как-то вы на меня косо глядеть стали. Есть резон? — удобно разместившись в кресле, начал разговор Момот.

— Есть, — не стал кривить душой Гречаный. — Бурмистров раскопал вашу причастность к делу Либкина, — также на вы отвечал Гречаный, сохраняя дистанцию ружейного огня.

Момот к откровенности Гречаного отнесся спокойно.

— Как собираетесь поступить?

— Хотел бы вас послушать для начала. Вы для меня и России сделали много и даже слишком, уподобляться неблагодарным правителям не хотелось бы, но и в прежней ипостаси вам оставаться нельзя. Излишков много. Понимаете, как трудно мне принимать решение?

— Очень понимаю. Если понимать сугубо вашу позицию. А грех ли это — задавить клопа-кровососа? Думаю, не грех и вы со мной солидарны. Однако травить клопов следует со всеми предосторожностями: скрытно и тщательно. А что ж милейший Ванечка в те дни и ночи глазки закрыл? Ванечка по моей просьбе не посылал тогда казацкие разъезды на ту улицу, позволил Сумарокову спокойно жить дальше. Пока Момот громил клоповник, всем нравилось, а теперь, видите ли, дворяне с преступником ничего общего иметь не желают. Я, Семен Артемович, может быть, ради одной той ночи вернулся в Россию и стал под ваши знамена. Я все отдал, чтобы эти знамена опять не стали красными, чтобы вам же править было легче, а теперь не осталось у меня желания кого-то карать еще. Я удовлетворен. Ваш справедливый суд приму, а ради тщеславия Ванечки не сдамся.

— Он не тщеславен, он не искушен.

— В целочках после сорока пяти ходить опасно, обмен веществ нарушается, — с усмешкой сказал Момот.

— Что? — не понял Гречаный.

— Когда Ванечка потеряет девственность, незапятнанную свою принципиальность, — пояснил Момот, — это будет ваша, Семен Артемович, трагедия. Сломается он на таком посту, ибо он сродни ассенизаторской участи. Нужно вовремя уходить со сцены. Мне пора. Позвольте, Семен Артемович, уйти в отставку и помогать вам в другом месте и в другой ипостаси, — встал и склонил голову Момот. Пошучивал.

— Где же? — не хотел фиглярничать Гречаный.

— Мы с Игорем затеяли продолжить исследования Тамуры. Уже началась активная сейсмическая подвижка поверхности планеты, и хорошо бы загодя к ней приготовиться. Если господин президент проникнется нашими заботами, надеемся на помощь.

Он говорил полуофициально о таких вещах, от которых у Гречаного мурашки бежали по коже. Сведения о таянии ледников Арктики, затоплении Европы и засухе в Америке он получал регулярно, да и в России неподвластная никому божья длань перекраивала границы морей и суши, но как-то воспринималось это обыденно, а тут Момот будничным тоном упомянул о тонущем корабле и увязал с ним погибшего Тамуру. Перст напоминающий. Мол, все в порядке, капитан, только мы собираемся шлюпочку оснастить и отчалить, а вы уж сами гребите дальше.

Он почувствовал себя безмерно одиноким, как любой капитан, имеющий возможность выбросить за борт кого угодно и не имеющий только одной возможности — оставить вот так запросто корабль. И ничего не поделаешь, остается ждать и надеяться, что его поступки правильно поймут, пробоину заделают или сообщат вовремя о беде, чтобы последним, но сойти с корабля.

«Вот так, Ваня, — мысленно обратился он к Бурмистрову с укоризной, — еще издается самая лживая газета «Правда», а провидение велит возвращаться в пещерный век».

— Какая помощь нужна? — остался капитаном Гречаный.

— Прежняя. Денежки и место для создания лаборатории.

Момот не упомянул ничего из арсенала намеков, и Гречаный поспешно ответил:

— Будет все необходимое. Ручаюсь.

Рук не пожимали. На том и разошлись.

Отставку Момота Бурмистров принял без злорадства. Ушел и ушел. Освободилось место для своего человека, можно служить казачеству дальше и, само собой, очищать Россию от чужеродных элементов. Для казаков в первую очередь необходимо пространство, пусть молодежь заменит их в Сибири; а то никто им не указ: плейер на уши, глаза в компьютер, а как папа с мамой холодильник пополняют — это чужие Проблемы. Так пусть казачки помашут нагайками над прыщавыми задницами, привьют детишкам духовность…