Александр Борискин: Судьба вселенца

– Значит, я родился в июне 1878 года? Какого числа?

– Двадцать восьмого! А у меня день рождения двадцатого августа! Уже скоро! А ты помнишь, что мне говорил неделю назад, когда приехал из Берлина на три недели в отпуск?

– Эльза, не отвлекайся! Я ничего не помню.

– Как не помнишь! Ты говорил, что я тебе очень нравлюсь, и даже обещал жениться на мне! Сказал: "Надо подумать!"

– Мало ли что я говорил на тебе … А потом ведь не обещал, а сказал : "Надо подумать!"

Глаза Эльзы наполнились слезами, она захлюпала носиком, вскочила со стула и выбежала из спальной.

"Да, кажется, перегнул палку! Это в 21-м веке посмеялись бы над моими словами, а тут все очень серьезно. Надо следить за речью. Но ведь безобразие: ни сном, ни духом, а вот так оженят, и оглянуться не успеешь!"

Питер дернул за шнурок в изголовье кровати и в коридоре раздался мелодичный звонок. Тут же в дверь проснулась голова Курта.

– Какая у нас есть свежая пресса?

– Сегодня доставили вчерашние газеты из Кёнигсберга и Берлина.

– Неси!

Питер с интересом прочитал принесенные газеты. Они позволили ему почувствовать атмосферу жизни в Германии.

Его не оставляло в покое сообщение Эльзы о работе в муниципалитете Берлина.

"Совершенно не представляю, в чем заключается эта работа. И что я буду там делать, появившись после отпуска. Похоже я – юрист, но ничего в юриспруденции не понимаю. Надо написать письмо, в котором сообщить о несчастье, приключившемся со мной на охоте, и попросить продлить отпуск до полного выздоровления. Но кому писать и что?

Без Эльзы не обойтись. Надо мириться. Вообще-то не горит. Два – три дня дело еще терпит. Посмотрю, как будут развиваться события дальше."

Он закрыл глаза и провалился в мир грез.

Заканчивалась первая неделя пребывания Петра Ивановича в теле Питера. Его уже трижды посетил доктор Штерн: окончательно отменил мазь на спину – она практически выздоровела, разрешил прогулки, физические упражнения и умственную работу – симптомы сотрясения мозга исчезли. Но амнезия осталась, и доктор не мог сказать, когда будет улучшение.

Наконец пришло письмо из Берлина, в котором Питер в связи с болезнью получил дополнительный отпуск до конца августа, правда, не оплачиваемый.

Фройляйн Эльза появлялась перед глазами Питера только по его приглашению, вела себя скромно, предупредительно, как и подобает экономке вести себя с хозяином. При необходимости всегда интересовалась мнением Питера, никогда не перечила, воспринимая все его указания как руководство к действию. Держалась от него на расстоянии. Ни о каком дальнейшем их сближении не было и речи. Питер в коляске в сопровождении Эльзы объехал все свои владения, познакомился с лесопилками, осмотрел заводики и поля арендаторов.

Поместье оставило очень приятное впечатление.

Последние два дня его не отпускало чувство безысходности, связанное с проведенным анализом сложившейся с ним ситуации. Она была катастрофична! Так давно ожидаемое проявление сознания прежнего хозяина тела не произошло, и Питер осознал всю глубину предстоящих ему испытаний.

Оказаться в чужом теле, в незнакомой стране, в далеком прошлом, плохо представляя предыдущую жизнь его владельца, не знать отношений, которые связывали того с другими людьми, знакомыми, сослуживцами, совершенно не ориентироваться в юриспруденции, которую изучал пять лет в Берлинском университете, постоянно путаться в правилах поведения и обычаях этой эпохи, оказаться без дружеской поддержки, которая бы позволила постепенно преодолеть все перечисленные трудности! Надо было что-то решать, так как выглядеть в глазах других людей идиотом, потерявшим память и этим поставившим себя вне общества – было просто невыносимо. Не будешь же всем рассказывать, что вскоре память вернется, для этого нужно только время, и в то же время прекрасно осознавать, что это не произойдет никогда!

Конечно, он не знал причины, по которой у него не осталось памяти настоящего Питера. Но считал, что это произошло потому, что его душа вселилась в тело после того, как его покинула душа Питера. Так это или нет – он мог только догадываться.

Особого выбора, как он считал, у него не было.

Можно было остаться в поместье, где все знали о потере им памяти, не выезжать за его пределы, жениться и вести размеренную жизнь обывателя и затворника, ни во что не вмешиваясь и особенно ничем не интересуясь. Постепенно попадая под каблук жены, и спиваясь от безысходности.