И самое скверное, что у него никак не получалось выстроить стратегию и примерный ход грядущего разговора. Премьер всегда знал или хорошо представлял, чего следует ждать от собеседника-оппонента, поэтому любая сколь-нибудь значимая беседа превращалась в подобие шахматной партии. Но не в этом случае.
Фрогмор раздражал одним своим видом. Расположенный в центре парка, неуместно светлый, почти праздничный, без всяких следов маскировки. Трехэтажный дом с окнами, последовательно уменьшающимися в высоте от этажа к этажу — он всем своим видом располагал к празднику или на худой конец умиротворению. Словно и не существовало угрозы ежедневных налетов вражеской авиации. Хотя, конечно, кто будет тратить драгоценные самолеты, чтобы бомбить бесполезный объект архитектуры… Сталин и Шетцинг — практичные люди.
Праздник и умиротворение… А умиротворения министр себе позволить как раз и не мог. Быть может, это и было задумкой — размягчить его, ненавязчиво сменить суровый деловой настрой? В таком случае она не удалась, с мрачным удовлетворением подумал Черчилль. Автомобиль прошуршал колесами, остановился. Премьер тяжело вздохнул и полез наружу.
Как это всегда бывает при хорошей организации и долгих полезных традициях, присутствие слуг и охраны было почти незаметным. Требовалось приложить некоторое усилие, чтобы увидеть следы неусыпного бдения слуг короны, но премьер не имел на то ни времени, ни желания. Поэтому пальто и шляпа сами собой исчезли с плеч и головы, двери открывались невидимками, а ноги несли грузное тело в нужном направлении, будто по своей прихоти или мистическому зову.
Его приняли в гостиной, которую словно целиком выпилили из кукольного домика. Паркет, дробящийся сложным темно-коричневым рисунком, потолок, разделенный на прямоугольные секции с низко подвешенными хрустальными люстрами. Мебель с резными ножками и кресла с высокими спинками, обтянутые мягкой обивкой малинового цвета. Все какое-то чуточку игрушечное, ненастоящее. В таких интерьерах пьют чай с молоком, ведут салонные беседы, самую малость флиртуют с дамами надлежащего возраста и положения. Но никак не обсуждают вопросы войны и мира.
— Ваше Величество, — склонился он в полупоклоне, рассчитанном до миллиметра — высказать искренне уважение и при этом ни на йоту не уронить гордость самого ответственного человека в стране.
— Приветствую, сэр Уинстон, — глубоким, чуть-чуть хрипловатым голосом произнесла королева, указывая премьеру на то самое кресло отвратительного малинового цвета.
Они сидели друг против друга, на противоположных концах маленького, очень низкого — едва ли выше колена — темно-коричневого столика. Чайник, две чашки, даже молочника и сахарницы нет. Черчилль осторожно откинулся на спинку, кресло было явно маловато для его габаритов. Маловато и неприятно мягко, политик больше привык к строгим и твердым сиденьям.
Элизабет молча и внимательно смотрела на него огромными блестящими глазами. Уинстону становилось очень неуютно под этим взглядом. Вся обстановка и ситуация неприятно напоминали иной разговор, состоявшийся двадцать четыре года назад, в девятнадцатом.
Тогда всесильный Дэвид Ллойд-Джордж призвал к себе не слишком удачливого, почти опального председателя 'танкового комитета' и дал тому шанс. Настоящий, значимый шанс еще раз испытать судьбу и добиться большего. Черчилль использовал возможность сполна, но до сих пор с чувством глубокого неудовольствия вспоминал тот день. Благодарность к 'Человеку, выигравшему войну' он пронес через всю жизнь, но так и не смог забыть унизительный момент абсолютной зависимости от чужого решения.
'Урок смирения', так назвал этот эпизод тогдашний премьер. И сейчас, глядя на девятнадцатилетнюю девушку, которая годилась ему во внучки, выдерживая ответный взгляд, полный строгой требовательности, Черчилль вновь ощутил … неудобство. Вполне естественное, следует признать, поскольку формально достаточно одного слова юной королевы, чтобы отправить в отставку 'Пожарного империи'. С неизбежным и тяжелым правительственным кризисом, но все же это возможно.
Оба молчали, измеряя волю друг друга пронизывающими взглядами. Толстяк в костюме, сточивший зубы на костях политических врагов. И молодая женщина, волею случая и злой судьбы ставшая правительницей четверти мира, окрашенной в розовый цвет.
Элизабет была строга и скромна во всем, включая одежду, выдержанную в соответствии с правилами нормирования. Юбка и жакет с широкими плечами и двойным рядом изящных деревянных пуговиц. Экономный и строгий крой, ровный светло-серый цвет вместо прежних голубых и светло-фиолетовых оттенков. Никакого запрещенного шелка, дорогих тканей, плиссировки и карманных отворотов. Воплощение изящества и в то же время чисто военной лаконичности. На мгновение министр даже залюбовался девушкой, но сразу опомнился и добавил во взор ожидания.
Читать дальше