Кирилл Тимченко: Без солнца

Первые опыты балансировали на грани восьмидесяти процентной возможности этого эффекта. Чудо, что он не проявился раньше. Через два месяца адского труда Верлиев и его команда достигли двадцати процентной возможности. Еще через три месяца возможность эффекта составила чуть больше трех процентов. Тогда решено было начать опыты на живых существах, по ходу добавляя изменения. Первым погибшим считают обезьянку Семи, у которой все выше пояса попало в «разрыв». Остальное появилось в положенном месте с задержкой на час. Это был седьмой опыт с переброской животных. А решено было проводить опыты до десяти удачных попыток подрят. Были вновь внесены определенные изменения, и опыты вновь были успешными.

Девять успешных попыток. Ни одного даже намека на эффект «В-перегрузки», только стопроцентный успех. И Верлиев выдал свой последний план – десятый тест должен быть проведен на человеке. Они должны знать, что машина так же легко перебросит человека, как крысу или сапог. Только тогда ее можно считать завершенной.

Андрей вызвался сам, единственным подняв руку на вопрос «кто желает?» Верлиев, конечно, тоже имел право на это, но с самого начала переброски сопровождались перепадами давления, что при его сердечной болезни смерти подобного. Кроме того, они не имели права рисковать столь важным для дела человеком.

Андрей сам не знал, почему вызвался. Может, верил в машину, а может, просто хотел стать первым человеком, прошедшим переброску через «машину Верлиева». Главное – успешно проведено и машины наконец пустят в промышленное производство.

Насчет машины… Сама она представляла собой огромную кучу аппаратов и измерительных приборов, занимавших территорию чуть ли не в половину спортивного зала. Только главный элемент здесь ровно в количестве одной штуки – черный матовый цилиндр с толстым прозрачным стеклом с одной стороны. Внутри цилиндра высотой в два человеческих роста были контуры, отвечавшие за переброску предмета в пространстве. Именно они создавали и разрушали те тонкие и прозрачные границы между мирами, которые давали возможность мгновенно изменять положение предмета, без разницы, на какое расстояние.

И сейчас надо было только войти туда. Остальное сделают его коллеги и отлаженные людьми приборы.

Облаченный в костюм, который должен максимально ослабить последствия перегрузок, Андрей в последний раз пожал профессору руку и вошел в камеру. Первое, что сделал – нацепил на лицо противогаз, чтобы не задохнутся от газов в камере, которые там неизбежно должны появиться.

Встав прямо, вытянувшись во весь рост, он старался дышать ровно, не учащая пульса.

На дисплее у него перед глазами загорелась надпись: первая стадия. Камера заполнялась фтором, наиболее чувствительным к разрядам контура. Пока концентрация не достигнет стопроцентной отметки, ничего не произойдет. Снаружи, за стеклом, профессор внимательно смотрел на него. Андрей, не выдержав, показал ему большой палец – у меня все хорошо. Профессор нервно кивнул и мельком перекрестил его через стекло.

Загорелась надпись: вторая стадия. Теперь активируются контуры, пропуская через фтор разряды, дестабилизирующие не просто атомную структуру, а саму материю. В голове замутило, из глаз полились слезы. Единственное, чего Андрей не желал, так это, чтобы его затошнило. Иначе просто захлебнется. Или задохнется…

Уже помутневшим взором он разглядел третью надпись на дисплее: третья стадия.

Сейчас должна начаться переброска. Взор окончательно помутился, а может, это его начало вытаскивать из этого измерения. Все погасло…

Первый вздох дался с такой болью, что показалось, будто легкие набиты битым стеклом и каждое движение причиняет страшную боль. Глаза ничего не видели и человек словно висел в пустоте, без оболочки, материи и чувств, только комок ощущений. Маленький, напуганный комок без голоса и воли.

Дыхание оказалось только первым, что вернулось. Спустя пять или шесть судорожных вздохов, он почувствовал, что ему холодно. Не то, чтобы очень сильно, но вполне ощутимо. Особенно в руках и ногах. У него есть руки? Он их чувствует… Это неожиданное открытие заставило его дернуться в попытке обнаружить свою находку, но пальцы лишь больно ударились о холодный металл. Вторая рука тоже коснулась металла, заодно зацепив локтем какой-то провод. Да что же такое, почему он ничего не видит?

Надо ведь для этого открыть глаза! Мозг был словно вареный. Совершенно отказывался думать, а тем более принимать решения. Поэтому, как ни удивительно, лишь только со второй попытки он догадался, как надо поднять веки. Со смутным чувством ожидания, он раскрыл глаза. Так, наверное, чувствуют себя маленькие дети, закрывая глаза руками, а потом раскрывая их, в надежде увидеть на пустом месте какой-то большой и очень красивый подарок. И жуткое, горькое разочарование, когда оказывается, что пустое место осталось пустым местом. Так и у него. Вместо потока красок и впечатлений, он увидел все ту же однообразную темноту без всяких изменений. Даже не поверил сначала, что глаза распахнуты. Темно было так, словно и глаз-то нет, выкололи, оставив маяться здесь, заживо похоронив в стальном гробу.