Николай Томан - В созвездии трапеции

- Ну, что ты ее пугаешь, Алеша? - сердится на младшего брата Сергей. - Во-первых, никто пока не умирает, а во-вторых, с Юрой Антон. И потом, поздно уже сегодня.

...Маша долго не может заснуть и все думает о Юре. Ей теперь кажется почти преступным, что еще совсем недавно она сидела в кино рядом с очень галантным физиком Нестеровым-младшим и чуть ли не злилась на него за то, что он так и не обнял ее.

А Юры действительно не было видно сегодня весь день. Он, конечно, мог серьезно повредить себе что-нибудь, но и вида не подать, что ему плохо. А теперь он лежит в квартире тетки один - она, кажется, не вернулась еще из поездки. Может быть, ушел и Антон... Хотя едва ли... Если Юре действительно плохо, Антон ни за что не оставит его одного.

"Он ведь не то, что я... - укоряет себя Маша. - А что, если встать, потихоньку прокрасться к двери и все-таки поехать к нему? Сейчас всего двенадцать... Но нет, братья спят очень чутко, непременно услышат и не пустят ни за что..."

К Юре Зарницыны приходят на другой день сразу же после репетиции. Их освободили теперь ото всех выступлений, и вечера в полном их распоряжении.

Дверь им открывает Антон.

- Наконец-то заговорила совесть! - мрачно произносит он, помогая Маше раздеться.

- Так ведь не знали же, что Юра болен, - оправдывается Алеша.

- Раз не было его вчера целый день, не трудно было догадаться, что с ним что-то случилось, - все еще ворчит Антон.

- Мы же все время в новом здании. А у Юры и в старом помещении могли быть дела...

- Нет у нас оправданий, конечно, - прерывает брата Маша. - Виноваты. Однако вы, Антоша, могли бы и сообщить нам, что Юра заболел.

- Не велел он мне этого, - понижает голос Антон. - Сами знаете, какой у него характер. Но хватит об этом! Все разделись? Тогда пошли.

- А что с ним? - спрашивает Маша.

- Ушибы, - шепотом сообщает Антон. - Недели две, а то и больше придется теперь лежать.

- Ого, целая делегация! - смеется Юрий, пытаясь подняться с дивана. - Решили, наверно, что я совсем уже отдаю концы?

- Не смей подниматься, Юрий! - рычит на него Мушкин. Лежи спокойно. Это твои друзья пришли, а не похоронная комиссия, так что веди себя прилично.

- Как вам не стыдно, Юра, не сообщить нам, что заболели, - укоризненно качает головой Маша.

- Да какая это болезнь! - пренебрежительно машет рукой Елецкий. - Это не столько врачи, сколько Антон меня уложил. А у вас серьезные репетиции, что же я буду беспокоить вас по пустякам? Да и ненадолго этот санаторий - полежу денек-другой и снова к вам в цирк.

Маша садится рядом с диваном и осторожно берет его большую руку.

- Это ведь вы из-за меня что-то себе повредили... Никогда не прощу себе, что так поздно узнала о вашей болезни.

- Ну да что вы, право, - смущается Юрий. - Наверно, Антон наговорил вам каких-нибудь страстей? Но это ему так не пройдет! Уж я-то уложу его основательнее, чем он меня...

- Но это когда выздоровеешь, - деловито уточняет Антон. А как вы насчет чая? - обращается он к Зарницыным. - Юра тоже бы тогда за компанию с вами.

- Чаю действительно не худо бы, - охотно соглашается Сергей. - Помоги Антону организовать это, Маша. А мы тут пока побеседуем с Юрой.

Он садится на место Маши и берет со столика, стоящего возле Юриного дивана, целую стопку книг.

- Похоже, что Антон вместо лекарств художественной литературой вас лечит? - усмехается Сергей, с любопытством перелистывая одну из книг.

- Да, порекомендовал вот прочесть все это. Он ведь думает, что я пролежу тут не менее года.

- И все поэзия, - замечает подсевший к Сергею Алеша. Блока я и сам всегда с удовольствием читаю. А вот о Петрарке только слышал.

- Да где вам, физикам, читать Петрарку! - усмехается вернувшийся с кухни Антон. - Вы больше Винером увлекаетесь. А между прочим, у Юры с Петраркой много общего, хотя Юра об этом и не подозревал до тех пор, пока я не дал ему почитать великого итальянского поэта.

- Может быть, тогда и нам объясните, что же у них общего? - просит Маша.

- А общее у них то, - с неестественной для него грустью произносит Антон, - что Франческо Петрарка почти все свои лирические стихотворения посвятил прекрасной и очень гордой даме - мадонне Лауре. А Юра Елецкий обрек себя на то, чтобы всю жизнь рисовать только Машу Зарницыну.

- Ну, знаешь ли, Антон!.. - скрежещет зубами Юрий, снова делая попытку подняться.

- Ну, ну, только без буйства! - смеется Маша, осторожно укладывая его на диван.

Маше очень приятно тут с так неправдоподобно влюбленным в нее Юрой, с остроумным, все знающим Антоном, с братьями, которых любит она больше всего на свете. Сидеть бы так весь вечер за чаем, болтать о разных пустяках, слушать то иронические, то гневные Антоновы тирады, но ведь надо и домой...