Александра Сашнева - Ложись!..

В один прекрасный день густая зелень начала куда-то истекать, и я увидел за мутными стенками бассейна, в котором провел все это время, несколько чистеньких, холеных, будто тридэшные дикторы, человечков в зеленых комбезах. Я почувствовал спиной твердое дно аквариума и испугался — почему-то только теперь мне пришло в голову, что источником кислорода и прочих жизненных соков было именно зеленое желе. Как же теперь? Я ведь не умею дышать! Я не дышу уже несколько дней (или месяцев?) В испуге я вскакиваю, и зеленое желе исторгается из моих легких широким потоком, в ужасе, будто новорожденный, я делаю вдох и… продолжаю дышать, будто всегда так и было. Конечно, эффект ошеломляющий, но я в такой непонятке, что сил на выражение изумления или чего-либо еще у меня уже нет.

Человечки в комбезах улыбаются — видимо, вид у меня презабавный — и приближаются ко мне. Один из них нажимает кнопку, прозрачный короб аквариума отъезжает, и на мои уши с беспощадной отчетливостью набрасываются звуки. Они так сильны и насыщенны, как никогда прежде. Они твердые и прекрасные на ощупь. Такие же прекрасные и осязаемые на взгляд — цвета, фактуры и объемы. Я испытываю восхищение, доходящее временами до оргазма. Я понимаю, что выгляжу полной идиоткой, но ничего не могу поделать.

— Где я? — спрашиваю я человечков.

Они мило улыбаются, и один из них (биологический мужчина) отвечает:

— В клинике, госпожа Лидия. Поздравляем вас с успешным возвращением.

— Отдыхайте, — улыбается второй человечек, с грудью, и добавляет: — Ваши родные рвутся к вам, но я думаю, что так много эмоций для вас пока многовато. Вам нужно поспать.

И впрямь, я чувствую глубокую сонливость, веки мои схлопываются, и я проваливаюсь в мелькание цветных искорок.

Когда я открыла глаза в следующий раз, вокруг стояли два человечка обоих биородов и смотрели на меня с выжиданием и надеждой. Смотрели так, как будто ждали от меня радости встречи.

— Доченька! — сказал человечек с грудью.

— Лидонька! — раскинул руки второй, с аккуратной козлиной бородкой на лице.

Я слабо улыбнулась и кивнула ресницами, делая вид, что узнаю человечков. Они так хотели этого, а мне не трудно. Они никогда не станут для меня реальностью, потому что реальность такой не бывает. А если они нереальны, стоит ли воспринимать их всерьез?

Матрица почему-то решил выдать мне счастливый билет, теперь я понимаю, что имела в виду под словами «купить билет» Фимоза. Матрица решил выбрать Фимозу в ангелы или проводники. А меня… Пока это неясно. Возможно, он только посмеется надо мной, а потом опять вышвырнет на железяку, где мне придется в лучшем случае собирать трупы и отправлять их в санитарные скаты, а в худшем.

Единственное, что я вспоминаю с нежностью, гитара. Интересно, есть ли в Матрице гитары?

— Как ты себя чувствуешь, Лидусик-Сладусик? — спрашивает меня человечек с грудью, и я понимаю, что Матрица назначил эту биологическую женщину мне в матери. Она совсем не похожа на мою, она не замученная, она загорелая и красивая. А человек с бородкой, наверное, мой новый отец. Меня удивляет это, потому что на железяке родителей отбирают в пять лет. Человек идет в школу, и он начинает принадлежать железяке, окончив школу, он становится трудаком. Все просто, а тут… Впрочем, в Матрице и должно быть все по-другому.

Мои новые родители о чем-то спрашивают меня, я плохо понимаю, о чем речь, но на всякий случай улыбаюсь и киваю, боясь спугнуть этих человечков. Они искренне рады тому, что я жива, и обеспокоены тем, что я по-идиотски улыбаюсь и не могу сказать ничего внятного. Вскоре они уходят, и я остаюсь одна. Но ненадолго. Появляются медсестры из силикона и помогают мне встать и пойти в душевой пепелац. Впрочем, пепелацем его назвать трудно. Это, конечно, не пепелац, это отдельная светлая комната с огромным бассейном. Я все время пытаюсь понять, откуда этот веселый желтый свет, но спросить не решаюсь. Что-то подсказывает мне, что спрашивать не стоит.

После того как я в полной мере наслаждаюсь услугами силиконового персонала и помывочных устройств, меня провожают совсем в другое место. Это необычная обиталь. В ней огромный стеклянный экран, за которым очень красивая голограмма — деревья, очень похожие на те, какие бывают в древних фильмах, в тех, что мне притаскивала когда-то давно Фимоза на железяку, облака и огромный ослепительный фонарь, который висит непонятно где. Он мне напоминает что-то… И через некоторое время я нерешительно произношу: