Ник Саган - Лабиринты рая

Сначала это было похоже на чернильную кляксу: расползаясь в разные стороны, оно выглядело, как ошибка при печати, — затем пятно стало превращаться в мужчину футов триста весом. Иссиня-черный пышный воротник. Иссиня-черная одежда. Иссиня-черные очки от солнца. Не меньше трехсот фунтов весом, бледный, как все они бывают.

Он обрел форму и уверенно шагнул в комнату. Сразу же отшатнулся и осел на пол, пытаясь прикрыть лицо, сотрясаясь всем своим могучим телом, кожа заблестела под льющимися из окна лучами солнца.

— Господь всемогущий, — завопил он, — закрой же занавески!

Как только я должным образом затемнил комнату, он поднялся на ноги, прокашлялся и стряхнул пыль с одежды.

— Что ты делаешь? — нахмурился он. — Хочешь оставить моих детей сиротами?

— Ты — вампир, — заявил я.

— Ну и что?

— Ты толстый.

— Очень тонкое замечание, — усмехнулся он. — Я толстый вампир, потому что я вампир способный! — Широко улыбаясь, он похлопал себя по животу, при этом обнажились его острые клыки.

То был мой старый вассал Элоисий Рок, болотный вампир.

Он — мое первое творение в ГВР. Мой друг, товарищ, мажордом. Хороший человек. Когда я подрос, я заменил его на Жасмин. Не скажу, что я об этом жалею: на нее намного приятнее смотреть. Все равно Рок хорошо ко мне относился. Ни разу меня не ударил.

— Вот теперь я тебя вспомнил.

— Давно пора! — рявкнул он, потирая волдыри, вскочившие на руках. — Есть для меня работенка, сквайр? Ты же знаешь, я всегда хочу пить.

Ну что ж, пора готовить вечеринку, раз я ее назначил.

— Как насчет раздачи спиртного?

— У-у-у… — Он был разочарован. — Бармен. Ммм… И никаких убийств?

— Нет.

— Ну надо же, без убийств. И никого не надо покалечить?

— Никого.

— И даже кровь нельзя пустить?

— Потом, — пообещал я. — Если будешь хорошо себя вести.

— Я и так лучше всех, — похвастался он.

Он вытащил из кармана черно-оранжевую брошку. Бабочка-монарх, мой символ. Он перекатывал ее пальцами, как серебряный доллар, потом приколол на грудь.

— Я снова на часах, — сказал он.

«Монстр» на старофранцузском означает «божественное предупреждение, чудесный знак от Бога». Какая ирония, разве может чудовище быть послано Богом?

Я считаю, что о человеке можно судить по тому, какие чудовища ему больше нравятся. Мне нравятся вампиры. Традиционные монстры, сосущие кровь. Они отказываются от своей души, чтобы жить вечно. Жестокая сделка, но если вы боитесь смерти, это выход.

Как гласит легенда, вампиры взаимодействуют и с миром живых, и с миром мертвых. Между двумя царствами существует преграда, и чем короче становятся дни, тем тоньше преграда. Интересно, когда она тоньше всего? В Хэллоуин!

Значит, как только я выбрал себе имя, я стал окружать себя вампирами — многие годы они сосали кровь у киборгов Тайлера, костный мозг у страшилищ Меркуцио, ядовитую сукровицу у Смайликов Фантазии. А потом они просто пили кровь. Значит, они больше не удивляли меня, я их перерос.

«Есть три страха», — подумал я, вспоминая свою старую теорию.

Традиционные чудовища базируются на трех видах страха.

Первый. Чудовища похожи на тех хищников, которые преследовали наших предков. Вы боитесь клыков вампира, как наши предки боялись клыков волка. Это внешний страх, страх перед хищным зверем.

Второй отражает человеческую агрессивность, извращенность. Вампир похож на человека, но он ест людей. Намек на каннибализм — древнее табу. Это страх внутренний, страх перед зверем внутри нас.

Третий. Мы боимся превратиться в зверя — укус волка может превратить вас в чудовище-кровососа, доктор Франкенштейн может оживить вас после смерти с помощью грома и молнии, правильно подобранные химикаты могут сделать доброго доктора Джекила злобным мистером Хайдом. Мы боимся зла, которое творят чудовища, потому что чувствуем его в человеческих сердцах.

Чудовища Лавкрафта совсем иные. Они чужеродны. Их мотив по большей части неясен. Мы боимся их — я их боюсь, — в них отражаются наши параноидальные страхи чего-то темного, загадочного, чего-то, что хочет нас разрушить без всякой на то причины. Мы не в состоянии понять эту причину, потому что, поняв ее, мы просто сойдем с ума.

Когда я это понял, я заменил своих вампиров чудищами Лавкрафта. Теперь я вспомнил, что сделал я это сразу после поездки на Фиджи. Я выставил себя дураком в глазах Симоны и, когда вернулся в школу, перечитал Лавкрафта, а после этого сделал своих монстров чужеродными. Тогда я еще не знал, зачем это делаю. Когда теряешь память, а потом восстанавливаешь ее но частям, получается прекрасная ретроспектива. Узнаешь сам себя по маленьким кусочкам, словно ты сам персонаж какой-нибудь книги. Очень медленно разворачивается психологический пейзаж, и то, что формировало твой характер, кажется уже его неотъемлемой частью.