Альфред Бестер - Одинокий Адам

Но тут Шор Нун взял себя в руки.

В рубку ворвался бледный инженер-механик.

— Командир! Атомы не распадаются! Двигатели… они не будут работать. Что случилось? Что делать?

Шор Нун молчал. Он слушал, как стихает кристальный звон. Наконец звук оборвался на нежной и мелодичной ноте. Действие сил, которые паритяне постигнут еще через сотни и сотни поколений, закончилось.

Шор Нун усмехнулся:

— Теперь это не имеет значения.

В этот момент корабль снова наполнился криками ужаса.

Через обзорные экраны бил белый солнечный свет, ослепляя людей, уже привыкших к полумраку аварийного освещения. Рядом был город — серый, источенный непогодой бетон, чахлая трава, грязь… Горизонт закрывала цепь синих гор… Все было до боли знакомо — и совершенно невероятно.

— Дарун Тара, — сказал Шор Нун внезапно охрипшим голосом. — Это Парита. Это Дарун Тара, каким он был шесть лет назад, в момент старта. Видимо, я сошел с ума.

— Нет, Шор Нун, не надо так говорить. Я, кажется, все понял, — сказал Рон Тьюл.

А корабль уже окружили люди — знакомые, родные лица. Рука командира Шор Нуна нехотя потянулась к запорам люка.

Шор Нун осторожно постучал в дверь судовой обсерватории.

— Входи, — сказал астроном.

Горло командира сжала судорога.

— Космическое пространство, — единственное, что он смог произнести.

— Посмотри, — тихо произнес Рон Тьюл.

Обсерваторию заливала чернота космоса, в которой были разбросаны редкие блестки звезд.

— Это Сьюн подарил мне вместо телескопа. Кажется, теперь я много понимаю. Вот наша звезда, наше солнце Трот. Смотри…

Звезда увеличилась, и теперь в центре обсерватории сияло маленькое солнце. Вокруг вращались семь планет.

— А вот система Рхтс.

Пространство сжалось, а потом взорвалось, оставив лишь одну желтоватую звезду в окружении пяти планет.

— А когда я увидел все это впервые, существовала совсем другая система.

Из тьмы возникла еще одна звезда в окружении планет.

— Это Протор? Почти два парсека! — сказал Шор Нун. — Я и не знал, что у него есть планеты.

— Шор Нун, — голос астронома дрогнул, — Мне дано видеть сколь угодно близко только эти три системы.

— И все?

— Да. Все остальное Сьюн закрыл. Одна система — наша. Право видеть другую мы завоевали своим умом, своим трудом. В системе Протора мы никому не помешаем, А до остальных… до остальных нам еще предстоит расти. Помнишь закон Рхтс? Не вмешиваться в чужую историю. А мы еще моложе, чем они были тогда. Пока у нас впереди Протор. Все справедливо.

— Справедливо. Скорее всего, ты прав, Рон Тьюл. Ты понял все лучше всех. Кто такой Сьюн? Ты знаешь? Или догадываешься? Ты сказал — справедливо. Но не с позиции паритян. Наши же друзья от нас теперь отвернулись. Мы просто неудачники, авантюристы… трудно об этом говорить. И все же. Нам не верят. Нас презирают. Здесь, на Парите, прошел год, а мы прожили шесть лет. На корабле у меня родился сын, ему уже четыре года, а его старшей сестре — два! Люди ничего не понимают. Они хотят знать, что заставило нас вернуться! А ты говоришь, что Сьюн поступил справедливо.

— Представь себе, что я попал на Париту с отдаленной планеты. Я — дикарь, моя раса только-только подходит к пути, ведущему в цивилизацию. Мы еще не знаем огня; так скажи мне, Шор Нун, какие мне нужно взять палки, чтобы добыть огонь трением? Обе должны быть твердыми? Или одна из более мягкой древесины? Как мне получить огонь?

— Ну, как… чиркнуть спичку или взять тепловой… Нет, Рон Тьюл, я представляю себе все это очень смутно. Мы забыли, что и как делали десять тысяч поколений назад. Я не могу вернуться на твой уровень — уровень дикаря. Я все забыл.

— Шор Нун, — сказал астроном, — это больно, это очень больно сознавать, но мы — всего лишь дикари в звериных шкурах. Первобытные люди, которым хотят добра, а они думают, что им желают зла. Парита и Рхтс. И ничего с этим не поделаешь. Терпение и время — единственное, что нам нужно.

— Наверно, ты прав, Рон Тьюл. Ничего другого не придумаешь. — Сьюна не интересует то, что интересует нас, он живет в космосе. Атомы для него не более, чем детские игрушки, город забавен, как города малышей, построенные из песка. Его народ вырос и забыл детские увлечения. А мы всего лишь учимся ходить. Пройдет время, и мы тоже станем взрослыми.

Вдруг астроном и командир замерли.

— Да. Обязательно, — услышали они знакомый негромкий голос Сьюна.

Рон Тьюл вздохнул. Тоска разлуки останется с ним до конца жизни. Он знал это так же точно, как и то, что с ней придется смириться.