Вячеслав Рыбаков - Письмо живым людям

После того, как я все это отговорил — не так гладко, разумеется, как тут написано, и гораздо короче — но, во всяком случае, громко, — началось обсуждение.

Разумеется, на меня немедленно нарисовали карикатуру. Увы, никто от этого не застрахован, даже на академика Сахарова демокруха нарисовала уже несколько карикатур; по крайней мере две их них благодаря телевидению мы все знаем в лицо. Вскочил, размахивая руками, всклокоченный щуплый товарищ и надрывно закричал: «Вот! Вы правильно все сказали! Только русская идея нас спасет! Я тут принес книжку про тайные общества, так в ней прямо написано, что они ихними компьютерами наших детушек нарочно…» Радостный Косарев толкнул меня локтем в бок: «Смотрите-ка, Вячеслав Михалыч, у вас единомышленник появился…»

Потом поднялся поджарый красавец с бородкой, лет чуть поболее среднего: «Милые вы мои! Да о чем тут спорить! В нашем институте уже создана установка, выполняющая те функции, которые должна была бы выполнять, но выполнить не способна, операция крещения. Милые вы мои, у нас уже семь человек вступали в непосредственный контакт с Богом! Они могут подтвердить это сертификатами!»

Потом поднялся пожилой человек с честным, открытым лицом и скромными орденскими планками на сером пиджаке. «Я тридцать лет преподаю основы безопасности жизни и десять лет назад издал брошюрочку про компьютеры, так вот я все уже написал! вы почитайте, почитайте, я там все уже написал!»

Дом ученых — не хухры-мухры.

Впрочем, были выступления и по существу. В основном по такому: все-таки можно или нельзя вставить человеку чип? Вот в чем вопрос! Нужно или не нужно — это за кадром. Можно или нельзя — вот что самое важное для разработки сценариев XXI века!

И тогда я понял, почему мне сразу показались подозрительными несколько лет назад появившиеся в новомодных телефонах-автоматах, работающих не от жетона, а от карточки, надписи «Вставлять чипом вперед». Потому что именно в этой позиции, судя по всему, будут размножаться киборги.

Болонкин утверждает, что искусственный интеллект будет куда более самостоятелен и склонен к неограниченному духовному поиску, чем интеллект человеческий, так что все попытки поставить ему заранее какие-то нравственные рамки, чтобы он не губил людей, бессмысленно. Я от всей души желаю апологетам киборгизации дожить до того сладостного мига, когда какой-нибудь киборг-извращенец, зашедший в своем духовном поиске дальше других, вставит одному из них свой угловатый никелированный чип туда, куда обычно вставляют друг другу все извращенцы. А остальные пусть поют при этом: «Всех, кто мне правильно вставит, встречаю приветственным гимном!»

Научная фантастика в собственном смысле этого словосочетания возникла совсем недавно. Жизнь призвала ее к существованию, когда начала набирать обороты промышленная революция, и мало кому понятная индустрия принялась заглатывать и переваривать множество людей — практически неграмотных, со страхом и подозрительностью к этой индустрии относящихся. Мир менялся, а массовое сознание катастрофически не поспевало за этими переменами и не принимало их. Научно-популярной литературы в то время не существовало. Навыков к общеобразовательному чтению — тем более. В этих условиях оказалась чрезвычайно плодотворной идея создания беллетристических произведений, где на витки по возможности занимательного действия нанизывались бы сюжетно мотивированные изложения тех или иных научных и технических сведений и доказывалась бы, опять-таки сюжетными перипетиями, их нестрашность и даже бытовая полезность.

Потребность в популяризации основ научно-технических достижений возникает, когда культурный уровень большинства населения еще чудовищно низок, практически — феодален, но нужды промышленной революции уже подталкивают это большинство к начаткам естественных знаний и минимальной тренировке ума, минимальному привыканию к механизации жизни. Для Франции, например, этот период пришелся на вторую четверть XIX века (классическим примером писателя, удовлетворившего этот никем не названный, но от того не менее ощутимый социальный заказ, является Жюль Верн), для России — главным образом на время первых пятилеток.

Главными героями таких произведений становятся не люди (хотя Жюлю Верну или Александру Беляеву в своих наиболее художественных произведениях удавалось создавать запоминающиеся человеческие образы), но много-много разрозненных научных и технических данных. Сюжеты и персонажи диктуются не человековедческой задачей, не эмоциональной авторской потребностью, а являются лишь средствами сшить эти разрозненные данные воедино и продемонстрировать их прагматическую ценность и результативность. Поэтому громадную роль начинает играть фактор облегченной, даже инфантильной занимательности, развлекательности сюжета.