Вячеслав Рыбаков - Пробный шар

Англичане как-то всколыхнулись, но на этот раз беззвучно. Сталин грузно опустился обратно на свой стул.

— Соответствующие меморандумы уже посланы господину президенту США и товарищу председателю КПК. Три часа назад мы имели доверительную беседу с ответственным представителем германского руководства, который теперь, вероятно, уже подлетает к Берлину. Наша позиция целиком совпала с позицией Германии. Завтра товарищ Сталин встретится с господином министром внешних сношений Французской Республики. Предварительные беседы господина министра с товарищем Молотовым дают основания для самых позитивных предложений. Пасионария, — Сталин чуть улыбнулся, с удовольствием выговорив еще одно слово молодости, — и Рубен уже в Мехико. Думаю, вы, как и мы, смотрели по космовидению, как их встречали.

Сталин откинулся на спинку стула, давая переводчику понять, что вновь настала его очередь. Из-под полуопущенных век оглядел англичан.

— Правительство ее величества пока не определило своего отношения к нашим усилиям, — проговорил он затем. — Мы были бы рады услышать ваши соображения, господа.

Наступила пауза. Гости переглянулись. Слышно было, как тикают часы. Пользуясь нечаянной передышкой, Ира стремительно вытряхнула сигарету, схватила ее губами, сунулась за спичками. На ее лице отразилась растерянность. Бдительные англичане ухватились за возможность заполнить молчание. С какой-то гротескной одновременностью у каждого в руке появилось по зажигалке — ни одной одинаковой, — раздался множественный щелчок, и к Ире с разных сторон протянулись руки с трепещущими огоньками. Ира растерянно, почти испуганно обвела их взглядом, щеки ее вспыхнули.

— Ой, спасибо… я не…

Сталин зачем-то похлопал себя по карманам, зная, что спичек нет, — он потому и отложил трубку, так удивив этим Молотова, что вовремя вспомнил это. На Иру теперь смотрели все. Она втянула голову в плечи, потом отчаянно вскочила. Тоненькая, порывистая, с громадными выпуклыми глазами, она и без очков напоминала стрекозу.

— Я сейчас! — заикаясь от собственной храбрости, выпалила она. — Я… у девчат из шифровалки стрельну! Товарищ Сталин, для… для вас взять?

Сталин отрицательно покачал головой. Ира метнулась к дверям, удаляясь, проплясала перед англичанами фирменная нашлепка "Г.Геринг верке" на ее джинсах. Глазастая, подумал Сталин. Молотов не понял, а она поняла. Зажигалки вразнобой попрятались.

— Это прелестно, — проговорил вполголоса один из гостей. — Я напишу об этом. Глава первой державы мира прерывает важное заседание из-за каприза стенографистки! Видит бог, напишу.

Переводчик, склонившись к уху Сталина, забормотал по-русски, довольно усмехаясь в хипповатую свою бородку. Молотов укоризненно прошептал:

— Ты слишком балуешь молодых, Сосо.

Сталин смотрел прямо перед собой, лицо его было невозмутимо.

— Для вас, господа, это прелестно, экзотично и не вполне понятно, сказал он. — Для нас — естественно.

— …Бат нэчэрал фор аз, — гордо налегая на "р", отбарабанил переводчик.

Память Сталина опять соскользнула к началу. Это был, пожалуй, самый тяжкий искус — потому что действительно всего не хватало. Действительно приходилось подкармливать, как цыплят для царской кухни, тех, кто в данный момент представлялся важнее, а остальных оставлять дожидаться лучших дней… Двадцатые годы, о, двадцатые годы. Как все было чревато.

— Большевики покончили с древним антагонизмом Юпитера и быка, улыбнувшись, проговорил Сталин. — Либо уж можно всем, либо уж нельзя никому. Если только возникают более или менее узаконенные привилегии, люди перестают заниматься делом. Начинается безобразная драка за место у кормушки и всеобщее озлобление. Все встает с ног на голову, мораль становится посмешищем и знаком жизненной неприспособленности. В газетах казенными фразами хвалят самоотверженных героев труда и призывают их продолжать самоотвергаться, а дары природы, квартиры, дачи и красивые девушки, — англичане, как по команде, обернулись на дверь, в которую выбежала Ира, — достаются политическим авантюристам и ворью. Кто посовестливее да поталантливее, вообще не суется в эту грязь. Но и не находит себе применения. Возможность воздействовать на ход дел начинает предоставляться лишь после отказа от этики и таланта — но нетрудно представить, каким оказывается такое воздействие. Попутно возникает еще одно извращение: престижность, модность безделья. Раз сижу сложа руки, значит честен и талантлив! — Часы пробили четверть третьего. Сталин дождался, когда угаснет медный стон, и закончил: — Великий Маркс более века назад сформулировал эти истины. Социальная практика подтвердила их неоднократно.